Тайна озера Кучум
Шрифт:
— Если будет время, — коротко отрезал Сахаров и вытер платочком пот со лба.
Возникла пауза, в которой главенствовали негромкие вздохи. Ченка плакала, потом слёзно заговорила:
— Как то, Тима! Я тебя штала… толго… вот тоська твой…
Дмитрий молчал. Молчали все. Напряжение нарушил Сахаров:
— Так вот. Теперь мы подошли к одному из главных вопросов. Скажи нам, пожалуйста, Ченка: как вы с Дмитрием попали сюда и сколько вас человек было?
Дмитрий нервно закрутился на стуле, гневно посмотрел на Ченку, но та была непреклонна:
— Как то! Отнако каварила я. Тима был, Закной был, я была, олени, собаки. Польше никто. На олень ехали, до-олго!.. Пуснину Тиме везли потках.
Дмитрий зло зачакал зубами, шумно выдохнул, хотел что-то сказать, но, посмотрев боковым зрением на стражей порядка, промолчал.
— Так-с, — довольно потирая руками, улыбнулся следователь. — Первая часть допроса закончена не в вашу пользу, гражданин Набоков. Так-с? Что же, думаю, можно перейти ко второй половине. И без перекура, потому что все на месте.
— Что, ещё какую-нибудь падаль приготовили? — усмехнувшись, зашипел Дмитрий. — Только не думайте, что всё это пойдёт против меня. Я буду жаловаться губернатору!
— Да хоть самому государю. Я веду дело в доверенных мне рамках закона. — И, учтиво обращаясь к Ченке, попросил: — Теперь, пожалуйста, пройдите в соседний кабинет, подождите там. Маслов! Проводи.
Ченка и Уля ушли. Кабинет наполнился напряжением, которое опять же нарушил Сахаров:
— Константин! Позови тунгуса.
От этих слов Дмитрий подскочил на месте, развернулся и застыл от ожидания. Он понял, что сейчас произойдёт невероятное.
— Что, совсем в грязь втоптать хотите? — ползучим гадом зашипел он. — Учтите, всё это болотная гниль, которая потом выльётся вам в глотки!
— Угрожать? — со смехом проговорил Сахаров и, не поворачивая головы, бросил машинистке: — Занесите в протокол!
Секретарша проворно застучала клавишами. Набоков заскрипел зубами.
Вошёл Костя. За ним Энакин. Увидев Дмитрия, эвенк замер на месте, узнал своего врага с первого взгляда. Набоков тоже узнал тунгуса, побелел, опустил глаза в пол.
После кратких формальностей — имя, местожительство и прочее, — Сахаров встал из-за стола, прошёл вокруг и встал рядом с Энакином.
— Скажи-ка нам, человек тайги. Знаешь ли ты этого человека?
Тунгус гневно сузил глаза, некоторое время молчал, наконец-то выдавил:
— Мой знай его. Плахой человек, стреляй меня, — задрал рубаху. — Вот сюта пуля попатай!
Дмитрий опустил голову, закачался. Тунгус хотел сказать что-то ещё, но не успел. Дверь соседней комнаты резко открылась. В помещение не вошла, а вбежала Набокова Елизавета Ивановна. Приятное лицо дамы переполнила чаша презрения. Тонкие губы вытянулись в полоску. Пышные брови наплыли на ресницы. Из прищуренных глаз метнулись искры низвержения. Сделав несколько шагов к сжавшемуся Дмитрию, она остановилась и резко, гневно, может быть, как никогда в жизни, воскликнула:
— Довольно! Хватит неподдельной лжи! — и, вытянув руку, указала пальцем на Набокова: — Это не мой брат. Это — никто, просто Сурок. — И тут же исправилась: — Это наш приказчик Сурков Пётр Васильевич…
ХВОРЬ
И праздный мир не сладок, когда душа томится. Так говорит Ворохов Егор, крёстный отец Ули. Теперь Уля с этим согласна. Если раньше для её легко восприимчивой души окружающий мир казался простым и понятным, то здесь, в городе, девичье сердце непонятно почему ныло и стонало, как раненый зверь медленно умирает со стрелой под лопаткой. Её прекрасные, тёмно-синие глаза погасли, как угли костра без дров. Густые ресницы словно поредели. Это уже не отточенные пики елей, взметнувшихся в хорошую погоду к небу, а клочковатые сучья умирающей пихты в пасмурный день. Пышные, угольные, изогнутые бегущим аскыром брови выпрямились выброшенным на берег полой водой таймешонком. Румяные щёки побелели. Лицо осунулось. Она слегка сгорбилась, плечи поникли, выравнивая в доску кофточку на груди. Движения стали неуверенными, вялыми. Не идёт, а спотыкается. Нет аппетита. Нет сна. Умирает Уля. От чего? Что за гнилая хворь влилась в молодое тело?
— Что с тобой? — не отступает Сергей. — Ты больна? Нездорова? Или, может, кто тебя обидел?
— Нет, — на минуту улыбается любимая. — Всё карашо. Кто меня может опидеть, если рядом ты?
— Тогда, в чём дело?
— Не знаю…
Сергей крутится вокруг неё токующим глухарём, старается угодить во всём, на что только падет взгляд любимой. Стол в комнате завален молодыми яблоками, апельсинами, маленькими арбузиками, сливой, вишней. Тут же красуются огромные рубиновые помидоры, огурцы. На тумбочке в хрустальной вазе шоколадные конфеты, пастила, мармелад, красочная коробка с леденцами, сладкая карамель. Глаз радуется, но нет желания. Всё стоит нетронутым. За весь день исчезнет два-три яблока, апельсина, да развалится пополам малиновый арбуз.
Сергей и сам не рад. Просит Егора покатать Улю по городу: пожалуйста! Вот тебе тройка с бубенцами, лакированная пролётка, лихой кучер, ретивые вороные кони. Эх, гоняй хоть неделю, пока голова от тряски не отвалится! Везёт Сергей любимую по всему городу: красота, люди оборачиваются, завидуют. Но не рада Уля.
Меняет тактику Сергей. Купил билеты на пароход, да вниз по Енисею до Красноярска и обратно. Целую неделю путешествие! Дух захватывает от красот, сердце замирает от качки. А девушка и того хуже. Валится с ног от усталости.
Водил Сергей Улю по магазинам одежды, купил платья, шляпки, туфельки: всё самое лучшее. Ах, какой очаровательной оказалась Уля в шикарном туалете! Тёмно-сливовое кружевное платье облегало тонкую фигуру с неповторимым росчерком. Лакированные туфельки облачали стройные ножки с непревзойдённым изяществом. Чёрные лайковые перчатки, кожаная лакированная сумочка через руку, шикарная шляпка с паутиной вуали на лице. Из драгоценностей небольшая золотая брошь в виде мотылька и колье на тонкой шее (подарок Набоковой Елизаветы Ивановны). Томный взгляд девушки, лёгкая улыбка, милое, почти детское лицо — вот всё описание красавицы. (Здесь надо отметить, что Уля была всегда красива и без нарядов.) Чем не представительница высшего общества? Женщины завидовали (зависть порождает сплетни). Мужчины вздрагивали при встрече.
На приёмах у местной городской знати всё внимание молодой паре, думали, что Сергей и Уля знатные люди. А когда выяснялось, что девушка даже меньше, чем провинциалка, просто представительница людей тайги, сконфуженно надували губы. Неискренность угнетала Улю. Может быть, это обстоятельство стало причиной настроения девушки? Или громкий судебный процесс, обличающий её отца? Впрочем, что отец? О нём знала только со слов матери и деда. Тем более что при встрече он отнёсся к ней равнодушно.
— Сглазили! — шептались женщины. — Как есть сглазили!