Тайна пиковой дамы
Шрифт:
– Ты не узнал меня?
Призрак запрокинул голову и рассмеялся. Мерцающие контуры задрожали, обрели объем, наполнились красками. Девушка тряхнула гривой черных волос – и Джованни едва не лишился дара речи.
Прямо перед ним сидела Флора.
Он видел ее очень хорошо. Но как она здесь оказалась? Что ей нужно?
– Так лучше? – Призрак смог скопировать даже ее голос: низкий, грудной, с игривой хрипотцой. – Хочешь меня поцеловать?
Нет,
– Ты получишь все, что пожелаешь, мой милый… За один лишь поцелуй.
Девушка медленно провела языком по верхней губе.
Джованни судорожно сглотнул слюну и потянулся вперед, почувствовав, что тело снова ему подчиняется, но разум тут же взял верх над захлестнувшими его эмоциями. Юноша, пошарив рукой, нашел лампу – и комнату наполнил мягкий рассеянный свет.
Девушка зарычала разъяренной кошкой, лицо ее начало меняться, покрываться безобразными трещинами, как рассохшаяся краска на старом портрете, а затем видение начало таять, точно на картину плеснули растворителем.
Призрак стремительно бросился на юношу. Змеиное шипение взорвало голову вспышкой боли.
Мир закружился и померк.
Утром Джованни лишь смутно припомнил образ гостьи, приходившей к нему ночью.
Интересно, был это призрак или же все-таки сон?
Ведь Флора жива-здорова, он это знал точно, значит… сон?
В памяти его гораздо ярче отпечатался образ чудовища, в которое девушка превратилась в бешенстве.
Надо же такому привидеться!
Джованни еще какое-то время лежал в постели.
В дверь тихо поскреблись – и в комнату заглянула Пина. Девочка приходила к Джованни каждое утро с того самого дня, как едва не потерялась в порту.
Она сильно переменилась. Стала молчаливой, задумчивой. Могла часами просиживать возле дома, не обращая ни на кого внимания. Но стоило появиться Джованни, как Пина тут же начинала улыбаться и что-то бормотать себе под нос. А еще – она стала рисовать. Каждый раз одно и то же: перевернутое сердце на ножке – карточную масть «пик».
На все расспросы – почему именно это она рисует – она отвечала одинаково:
– Мне нравится, вот и все.
Джованни мучило еще и то, что он не мог рассказать матери о случившейся неделю назад неприятности. Он чувствовал вину за странное поведение сестры, но изменить что-то ему было уже не под силу.
Пина присела на краешек кровати и протянула Джованни сжатую в кулачок ладошку.
– Она просила
На мгновение Джованни показалось, что Пина держит на раскрытой ладошке подвеску. Черное сердечко на ножке матово поблескивало, впитывая в себя солнечные лучи, словно губка. Оно пульсировало, будто живое, но приглядевшись, он понял, что это всего лишь крошечный рисунок.
– Кто просил это мне передать? – Холодок коснулся его спины.
Пина не ответила.
Она вдруг забралась на постель и стремительно прижала руку с сердечком к груди Джованни. Острая боль пронзила его, а в нос ударил запах паленой плоти. Джованни стиснул зубы, но, не выдержав, закричал. Пина улыбнулась и убрала ладошку, оставив на его коже клеймо в виде перевернутого черного сердца.
Глаза малышки запали, превращаясь в пустые провалы. Рот растянулся в жуткой ухмылке. Джованни отшатнулся, не в силах совладать с охватившим его ужасом, и опрокинулся назад, отчаянно пытаясь хоть за что-то ухватиться.
Миг падения в пустоту и…
Он с криком очнулся в своей же постели, сжимая скомканную простыню.
– Дьявол! – Собственный голос показался Джованни чужим, гулко прозвучав в серой хмари зарождающегося рассвета.
Он встал и прошел к открытому окну.
Казалось, из его легких кто-то выкачал весь воздух. Грудь сдавливало, болели ребра. Рука сама потянулась к тому месту, где должна была быть метка. От прикосновения собственных пальцев, отчего-то холодных как лед, по телу прошел озноб, но больше Джованни ничего не ощутил. Не было боли, жжения, только покрытая жесткими волосками кожа.
Проклятый кошмар!
Сделав несколько шагов к двери, он остановился, прислушиваясь к странной, неживой тишине в доме. Сравнивать ее с мертвой не хотелось, но именно такой она ему показалась в то мгновение.
Еще один шаг.
Скрип половицы растерзал барабанные перепонки, и в голову, точно сухие фасолины в пустое ведро, посыпались звуки: шаги раннего прохожего за окном, кашель старой синьоры Марчелы за стеной, лай неугомонной собаки в чьем-то дворе, детский плач…
Мир просыпался и оживал.
Джованни очень хотел верить, что на этот раз и он проснулся, а не перешагнул из одного абсурдного сна в другой.
На кухне он поплескал себе на лицо ледяной водой и заглянул в мутное зеркало, готовый увидеть в нем все что угодно и кого угодно. Но с той стороны на него смотрел смуглый юноша с большими карими глазами, недоверчиво сверкнувшими из-под черных бровей, ровным – доставшимся ему от отца – носом и тонкими губами, которые совсем не портили общей картины.