Шрифт:
ТАЙНА ПОДВОДНОЙ СКАЛЫ
Научно-фантастическая повесть
I. ЮРА ХОЧЕТ ИСКАТЬ АМУНДСЕНА
— Здравствуйте! — сказала дикторша.
Юра поднял голову и выжидательно поглядел на молодую женщину, появившуюся на экране.
— Слушайте газету для школьников!
Женщина улыбнулась, словно добрая волшебница, приготовившая для ребят много чудес.
Юра знал эту светловолосую дикторшу, ежедневно ровно в десять
Дикторша сказала:
«У этих мартышек месяц назад была искусственно понижена температура тела, и уже после того, как исчезли почти все признаки жизни, известный московский ученый, профессор Владимир Порфирьевич Бахметьев оживил обеих обезьянок».
Затем вместо мартышек на экране возникло лицо величественного бородатого старца, похожего на Микельанджеловского Моисея. Это был профессор Бахметьев. Он заговорил густым басом, будто в рупор:
— Этот опыт завершил мои тридцатилетние искания в области анабиоза. Мне удалось доказать, что смерть от холода не всегда является полной смертью не только у низкоорганизованных животных, но и у млекопитающих. Если в организме теплокровного животного не произошло под влиянием холода необратимых процессов, мы сможем вывести его из состояния, которое раньше считалось, да и сейчас иногда считается смертью, или неотвратимым порогом смерти…
На экране вновь появилась светловолосая волшебница, и от нее Юра узнал, что молодой ученый Михаил Столяров построил подземную торпеду, заряженную в высшей степени радиоактивными элементами. Плавно протекающая в недрах земли цепная реакция сопровождалась мощным выделением теплоты. В глубине земли происходил как бы искусственный геологический процесс…
На экране появился безукоризненно причесанный молодой человек с приветливой улыбкой. То был Михаил Столяров.
— Да, искусственный геологический процесс, — подтвердил он. — Это значит, что человек с помощью атомной энергии сможет создавать острова посреди безбрежного океана, воздвигать горные хребты для защиты от холодных ветров и расстилать долины там, где раньше были кручи и пропасти…
В мире совершались изумительные дела: замороженные и оживленные мартышки Бахметьева, атомная подземная торпеда Столярова, гигантский завод-автомат в Днепропетровске, управляемый всего лишь одним человеком по радио, новый радиоактивный медицинский препарат, на многие десятки лет продлевающий жизнь людям. Последним на экране появился Руал Амундсен. Мужественный облик норвежского полярного исследователя воспроизводился по старым музейным кадрам кинохроники, плоским, немым и одноцветным. Приближалась памятная дата, которая напоминала людям, что много лет назад из бухты Кингсбей отправился в свой последний полет Амундсен — и не вернулся. В ознаменование этой скорбной годовщины правительство Норвегии устанавливало неугасающую памятную световую надпись на небосклоне над бухтой Кингсбей.
Огромными буквами, подобными трепетному северному сиянию, над бухтой вскоре должны были засверкать два слова:
«Помним Амундсена».
Дикторша повторила эти два слова три раза — по-русски, по-норвежски, по-английски — и закончила передачу кинорадиогазеты.
6 мая Юра продиктовал в свой дневник-магнитофон следующую запись: «Сегодня расспрашивал нашего старого гидролога Волкова. Он говорит, что с холодным течением льды должны были продвинуться от восточных берегов Шпицбергена прямо к Исландии, потом спуститься ниже, мимо Гренландии, идти все время вдоль берегов Гренландии, на юг, а потом повернуть направо (если смотреть от нас, от полюса), то есть на запад. Дальше льды должны были очень тихо пробираться Северо-Западным проходом. Волков не вериг, что Амундсен замерз на тех льдах. Он говорит: «Если Амундсен замерз где-нибудь вблизи Шпицбергена и если его труп сохранился во льду, то льдина с ним десять раз прошла бы к Гренландии, через Северо-Западный проход, к Аляске. Течения и ветры десять раз за эти годы пронесли бы эту льдину вокруг полюса, и сейчас она должна дрейфовать где-то возле архипелага Петра Кропоткина, который раньше назывался Землей Франца-Иосифа».
Потом Волков повторил, что не верит, будто льдина с Амундсеном сохранилась… «Ну и пусть не верит! А я верю и готовлюсь к экспедиции… Я ему докажу… Сейчас у меня уже все готово. Нет только кирки и помощника… Одному будет очень трудно. Мама то и дело спрашивает, что я выдумал… Обещал ей сказать потом…».
В тот же вечер Юра позвонил у двери радиорубки. Репродуктор над дверью засопел, покряхтел, наконец старческий голос спросил:
— Кто?…
У себя в рубке дед Андрейчик отлично видел на экране Юру, стоявшего за дверью, но по своему обыкновению, прежде чем впустить кого-нибудь в маячную, задавал этот неизменный вопрос:
— Это я, дедушка, — ответил Юра.
— Сын начальника «Арктании»?
— Да, дедушка.
— Вот тебе на! — с притворной строгостью воскликнул дед Андрейчик. — А разве сын начальника и старшего метеоролога станции не знает, что в радиорубку входить посторонним воспрещается?
Юра уже привык к подобным вопросам. Дед был веселый человек. Имя у него тоже было веселое — Андрейчик. Собственно говоря, это была фамилия деда, а имя и отчество — Степан Никитич, но все привыкли называть его по фамилии, и это больше к нему шло. Несмотря на свой почтенный возраст, дед Андрейчик ходил стремительно, всегда хитровато подмигивал, разговаривал преимущественно в шутливом или ироническом тоне и часто будто в удивлении восклицал: «Вот тебе на!».
— Я же не посторонний, я ваш родной внук, — кротко ответил Юра.
Юра знал, что там, за дверью, щуплый, маленький дед прячет улыбку в седые щетинистые усы.
— Предупреждаю родного внука: войдя в помещение, он обязуется ничего не трогать и вести себя сознательно, — сказал старик.
— Хорошо. Я буду вести себя сознательно, — охотно пообещал Юра.
Дверь вдвинулась в стену. Юра шагнул в рубку.
Дед сидел перед яхонтовым щитом, на котором мерцали разноцветные светящиеся точки, линии и пунктиры. Это был график трансарктических воздушных трасс и подводных линий. В рубке на стенах и на потолке вспыхивали и гасли огоньки.
Юра поглядел на морщинистую шею деда, кашлянул и сказал:
— Здравствуйте, дедушка!
Старик повернулся на своем вертящемся стуле.
— Здравствуй.
— У меня к вам серьезное дело, дедушка.
— Я занят. Дома поговорим.
Старик повернулся к щиту.
Юра встревожился.
— Это дело не такое уж серьезное. Я быстренько расскажу вам все.
Старик испытующе посмотрел на Юру.
— Говори. Только покороче.
— Мне нужна ваша кирка, дедушка.
— Для какой надобности?
— Сейчас она мне нужна, чтобы научиться ею работать.
— А дальше?
— А дальше…
Юра задумался: говорить или нет?… Хотя деду можно, даже нужно сказать. Юра знал, что дед уважает смелых и решительных людей. Не раз он рассказывал Юре увлекательные истории из жизни первых полярных исследователей, о «папанинцах», о советских дрейфующих станциях, высаженных у полюса в 1950 и в 1954 годах. Дед был свидетелем и участником боевых событий гражданской войны, он рассказывал Юре о героической борьбе советского народа с гитлеровскими ордами в дни Великой Отечественной войны. Дед Андрейчик участвовал в исторической защите Царицына от белогвардейцев, а в 1941 году в качестве радиста помогал Северному Советскому флоту топить гитлеровские транспорты у берегов Норвегии… Словом, деду Андрейчику можно было рассказать все.