Тайна, покрытая мраком
Шрифт:
— Нечего мне припоминать, потому что ничего особенного не происходило. Концерт как концерт, ну, может, народу было больше, чем обычно.
— Боня на концерте присутствовала?
— Наверное. Они с Вдовиным дружили. После концерта Гоша с хозяином выпили по рюмке коньяка, и я отвез Сергея Ивановича домой.
— А Андрей в тот вечер в клубе был?
— Какой Андрей? Извините, — решительно поднялся он, — пятнадцать минут уже истекли, мне работать надо.
— Что ж, спасибо, что уделили мне время, — я направилась к двери, чувствуя на себе тяжелый
Витька болтался неподалеку от дверей офиса.
— Ты чего здесь? — накинулась я на него. — Ведь договорились: на парковке ждешь.
— А о чем еще договаривались? — возмущенно ответил он. Тут я вспомнила, что про мобильный на радостях от встречи с Устюговым забыла и виновато вздохнула, найдя претензии к Витьке необоснованными.
— Извини.
— Ничего у тебя в башке не держится, — посетовал он, и мы направились к парковке, причем Витька держал меня за руку. Я на него косилась, а он спросил: — Ну, как?
— В каком смысле? А-а… Впечатление двойственное, — торопливо продолжила я. — Непохоже, что Олег был здесь позавчера. По крайней мере, никакой реакции его имя не вызвало. И о Боне Устюгов говорил спокойно, а вот Андрюху даже не вспомнил, но, как только речь зашла о Береговом, насторожился.
— Ты не разозлишься, если я спрошу: кто такие этот Береговой и Боня?
Тут я сообразила, что о наших изысканиях Витьке ничего не известно, и принялась растолковывать, кто есть кто.
— А Андрюха, это что же, мамашин внук?
— Он самый. Есть предположение, что он умыкнул чьи-то деньги. Оттого теперь в бегах. Если не хуже, — вздохнула я.
— Хуже — это в тюрьме? Мамаша бы знала. Сам бы объявился, кто-то должен передачки присылать.
— Хуже — это на кладбище, — брякнула я и головой покачала, досадуя на свою несдержанность. Донесет бабке, и она, чего доброго, от такого известия и вправду сляжет.
— Как же его без мамаши могли похоронить? — удивился Витька.
Я закатила глаза, дивясь чужой бестолковости. Хоронить Андрея я, конечно, поспешила, но в глубине души уже почти не сомневалась: его нет в живых. Это было сродни предчувствию: ты просто знаешь, и все. Единственный внук, кроме него и Витьки, у старушенции никого…
— Куда теперь? — спросил Витенька, когда мы оказались в машине.
— Есть еще адресок. Сомневаюсь, что там нам повезет больше, но стоит попробовать.
Само собой, я имела в виду Грушина, бывшего приятеля Устюгова, вместе с ним работавшего в клубе и тоже покинувшего его через полгода после исчезновения Бони.
Я уже три раза набирала цифру девять на домофоне. Надо полагать, Грушина нет дома. Ничего удивительного, время рабочее. Хотя он вроде бы безработный. Витька, на этот раз вызвавшийся идти со мной (квартира это не офис, мало ли что меня там ждет, а я запросто могу опять про мобильный забыть), терпеливо ждал, по-дурацки улыбаясь.
Тут в поле нашего зрения возникла женщина лет сорока пяти с двумя пакетами с логотипами универсама.
— В девятую
Мы вместе вошли в подъезд, Витька предложил донести пакеты, и женщина охотно их ему вручила. Поднимаясь по лестнице, продолжала говорить:
— Неделю уже пьет. Может, больше. Вчера полночи телевизор орал. А мне к семи на работу. Я в соседней квартире…
— Грушин один живет? — спросила я.
— Один. Жена с маленьким ребенком уже год квартиру снимает. Хотела эту разменять, но Васька шпана конченая, Нина боится, как бы не покалечил. Ей от него и раньше доставалось, а теперь, когда пьет без просыпа, к нему лучше не соваться. А вы по какому делу? На его дружков не больно похожи.
— Мы по объявлению. Он вроде машину продает.
— Значит, и до машины добрался? Надо Нину предупредить… Хотя что она сделает.
— А где он работает, не знаете?
— Понятия не имею. Одно время в ночном клубе работал, Нина говорила. Шпаной он был всегда, но пить не пил. Потом вроде бизнесом занялся, уж не знаю каким. Но что-то не заладилось. Прогорел, одним словом. Бизнес прахом и сам в долгах. Вот и запил. Нина терпела сколько могла, но год назад ушла. А нам теперь беда, кто только к нему не ходит. Спасибо, — забирая у Витьки пакеты, сказала она и скрылась в своей квартире, посоветовав на прощание: — Стучите громче.
Витька грохнул кулаком по железной двери, дом сотрясся, а за дверью наметилось движение, потом она чуть приоткрылась, и я увидела опухшую мужскую физиономию с недельной щетиной. Волосы торчали в разные стороны, мужик смотрел на нас прищурившись, сказал «заходите», проглатывая половину букв, и направился в глубину квартиры, придерживаясь обеими руками за стену.
— Надо бы за пивом сбегать, — сказал сердобольный Витька. — Тут рядом магазин.
— Лучше за водкой, — отозвался мужик, обладатель уникального слуха.
— Посмотрим, что он нам скажет, — заметила я. — Чего деньги зря тратить, — и обратилась к хозяину, который благополучно достиг дивана и рухнул как подкошенный. Однако на нас посматривал с интересом. — Вы Грушин? — спросила я, решив для начала удостовериться, с тем ли человеком дело имею.
— А то… Василий Грушин, — он ткнул себя кулаком в грудь и закашлялся. — Черт. Закурить есть?
Пачка сигарет с некоторых пор лежала в моей сумке на случай стрессов. Я протянула сигареты Васе, он трижды щелкнул зажигалкой, но руки так дрожали, что пришлось ему помочь.
— Ты куришь? — с подозрением спросил Витька.
— И пью, — кивнула я, а он головой покачал.
— Мамаша бы не одобрила.
— Василий Васильевич, — обратилась я к хозяину квартиры, который, судя по всему, находился на подступах к нирване. — Вы Боню помните? Девушку-стриптизершу?
— Боня, — расплылся он в улыбке, сигарета повисла на нижней губе. — Классная девчонка, жалко ее.