Тайна, покрытая мраком
Шрифт:
Витька остановил свой джип напротив калитки и сказал:
— Утром заеду, без меня из дома ни шагу. И Любке скажи, чтоб осторожней была, никому не открывала.
— Поедешь бабке стучать? — съязвила я.
— Докладывать. Как положено.
Любка в гостиной сидела на полу в позе лотоса, сведя глаза у переносицы.
— Что делаешь? — спросила я, присев рядом.
— Медитирую. Открываю энергетические каналы… В Интернете упражнения нашла. Одной целый день тоска смертная. Я уж и шторы перестирала и во всех
— Витька объявился.
— Правда? — обрадовалась она. — А бабушка?
— Бабушка у Христофорыча.
— Им там впятером тесновато, — задумчиво произнесла Любка. — Может, они хотя бы Петровича вернут? Во-первых, гулять с ним некому, во-вторых, мне веселее. Кота бабушка точно не отдаст, а попугая я сама не возьму, такой вредный, гад…
— Попробуем выйти с соответствующим предложением. Витька утром явится, тогда и поговорим.
Но Витька явился в тот же вечер, причем не один, а с попугаем.
— Мамаша велела с тобой быть, — видя мою заинтересованность, пояснил он, ставя клетку на стол.
— Спасибо за заботу, а попугая зачем принес?
— Христофорыч сказал: либо он, либо попугай. Пришлось забрать.
— Ну, хоть этот вернулся, — вздохнула Любка, непонятно кого имея в виду. — А ты чего так вырядился? — накинулась она на Витьку, хотя, с моей точки зрения, выглядел он очень даже неплохо: джинсы, приталенная рубашка в полоску. По крайней мере, на человека похож.
— Мамаша сказала — не привлекать внимания. Ты можешь ей позвонить, — повернулся он ко мне. — Или приехать.
— Еще чего. Ей надо, вот пусть сама и приезжает. И говорить мне с ней не о чем. Наврет с три короба. Лучше Петровича приведи, Любка по нему скучает. Чего этой старой вешалке дома не живется? У Христофорыча прячется… партизанка… Пусть еще немного там поживет, — с беспокойством добавила я. — Мало ли что…
Мы поужинали, а потом, к великой Любкиной радости, сели играть в карты. И чего ее так к картам тянет, если всегда проигрывает. Попугай, оказавшись в привычной обстановке, орал практически беспрестанно, видно, натерпелся в гостях. После одиннадцати Витенька отправился в свою комнату, Любка предпочла лечь в моей.
— Хорошо, что Витька вернулся, — заявила она, укладываясь рядом.
— Чего ж хорошего? Он же упырь.
— Упыри тоже люди. Я кино смотрела, там вампир влюбился в девушку и стал защищать ее от своего упыриного сообщества. И если Витька в тебя, к примеру, влюбится, мы сможем жить спокойно. К тебе он своих не подпустит, и ко мне, надеюсь, тоже. Потому что я твоя близкая подруга и ты меня в обиду не дашь. Не дашь?
— Не дам. С какой стати Витьке в меня влюбляться? — нахмурилась я.
— С такой. Я давно заметила, как он на тебя поглядывает. Со значением.
— Брось заливать. Он в бывшую кухарку втюрился, сам сказал.
— Да? Жаль. Ну, хоть вернулся и то хорошо. И пусть себе в гробу лежит, если ему так нравится. Мне это в принципе не мешает.
— А когда он на меня со значением
— Уже с месяц примерно. Ага, и бабушка сказала, что Витька к тебе неровно дышит. Радовалась, что ей одной заботой меньше.
Помнится, Теодоровна и мне советовала к Витьке приглядеться. О господи! Только его мне и не хватало.
Утром я едва дождалась момента, когда можно будет отправиться к вдове в больницу. Витька, как назло, долго торчал в ванной, а потом еще и завтракал полчаса.
— А мне что делать? — спросила Любка, когда мы наконец собрались уходить.
— Добывай сведения на Вдовина, — ответила я, чтобы от нее отвязаться. — И дрессируй попугая. Попробуй научить его вежливо произносить: «Доброе утро».
По дороге в больницу мы заехали к Грушину, вдова могла и подождать чуть-чуть, а с ним поговорить очень хотелось. Сколько я ни терзала домофон, Василий Васильевич так и не отозвался, а желающих впустить нас в подъезд не оказалось. Оттого к больнице я подъезжала в очень скверном расположении духа.
Вдова смотрела телевизор и выглядела не в пример хуже, чем накануне. Темные круги под глазами и затравленный взгляд. Ее маета была понятна, но я против воли почувствовала к ней жалость, может, потому что выглядела она действительно скверно.
— Это кто? — кивнув на Витьку, спросила она, когда мы вошли в палату.
— Охрана.
— Моя?
— О своей вы сами позаботьтесь.
Придвинув стул, я села, а Витька устроился возле окна, привалясь к подоконнику.
— Екатерина Григорьевна, не хотите рассказать, как вы от мужа избавились? — решительно произнесла я.
— Спятила? — фыркнула вдовица, пряча подбородок под одеяло.
— Идея с письмами мне понравилась, — продолжила я. — Внезапная кончина супруга непременно бы вызвала подозрения в ваш адрес, и вы, как умная женщина (тут я ей, конечно, польстила), знали об этом, оттого и поспешили обзавестись письмами с угрозами, чтобы их предъявить и направить следствие по ложному следу. Ваш муж этих писем даже не видел. Его секретарю о них ничего не известно, а по ее мнению, Степан Ильич, будучи человеком осторожным, непременно бы отправился с ними в полицию. Кого вы наняли убить мужа?
— Вот сейчас заору, чтоб народ сбежался, — пригрозила вдова.
Но и я в долгу не осталась:
— А я о письмах в полиции расскажу. Екатерина Григорьевна, хорошо понимаю ваше затруднительное положение…
Положению вдовы и впрямь не позавидуешь. Допустим, она надумала избавиться от муженька и наняла киллера (не сама же стреляла), труп исчез, вдова занервничала, а вместе с ней и киллер. И решил на всякий случай от вдовы избавиться. Но со вторым убийством дал маху. И теперь вдова в безвыходной ситуации. С одной стороны, есть опасения, что своих намерений отправить и ее на тот свет киллер не оставит, с другой — рассказать о нем, это значит признаться в преступном деянии. Либо могила, либо тюрьма. Я коротко изложила свои соображения на этот счет.