Шрифт:
Константин Прохоров
Тайна предопределения
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР
"Счастливы камни, из которых сложены
жертвенники, потому что их чтят, а
сотоварищи их попираются ногами".
Протарх
"Подобно тому как ясно, что дурно - убивать
и отвратительно - прелюбодействовать, так
ясно и то, что придавать значение року
дурно и недозволительно".
Иоанн Златоуст
Вопрос о примирении предопределения с человеческой свободой уже древним представлялся замк'ом, ключ от которого давно потерян. Проблема эта была осознана человеком
ПОЭМЫ ГОМЕРА
Все, что нам известно о происхождении "Илиады" и "Одиссеи", как и о личности самого Гомера, оставляет в себе значительную степень сомнения. Обычно считается, что великие поэмы были написаны в VIII в. до Р.Х. [91, с.27].
Идея судьбы, неумолимого рока выражена уже у Гомера удивительно ярко. Естественно было бы предположить, что в столь древних произведениях будет фигурировать едва ли не одно только слово moira (судьба). Однако и в "Илиаде", и в "Одиссее" сразу же, словно ниоткуда появляется целая россыпь слов, непосредственно связанных с данной концепцией. Вообще, древнегреческий язык чрезвычайно богат такого рода лексикой: идею судьбы могут выражать не менее двух десятков различных слов. [166, p.786].
Илиада, VI, 487-488: в данном отрывке два различных слова - aisa и moira - переводятся как "судьба". В классическом переводе Н. Гнедича это звучит так:
Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;
Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный...
[26, с.136].
Даже боги-олимпийцы бессильны у греков перед судьбой:
Все мы оставили небо, желая присутствовать сами
В брани, да он от троян ничего не претерпит сегодня;
После претерпит он все, что ему непреклонная Участь (Aisa)
С первого дня, как рождался от матери, выпряла с нитью.
(Илиада, ХХ, 125-128).
Богини судьбы Мойры (у римлян - Парки) прядут нить человеческой жизни, и никто не властен повлиять на однажды определенный ими для человека финал:
...Такую, знать, долю суровая Парка (Moira)
Выпряла нашему сыну, как я несчастливца родила.
(Илиада, XXIV, 209-210).
Вот еще несколько примеров употребления синонимов "судьбы" в "Илиаде":
Роком (aisimon) тебе не назначено быть побежденным рекою...
(ХХI, 291).
Слишком я знаю и сам, что судьбой (moros) суждено мне
погибнуть... (ХIX, 421).
Но не ему, Одиссею почтенному, сужено (morsimon) было...
(V, 674).
Нам обоим предназначено (peprotai) землю одну окровавить...
(ХVIII, 329).
Смертного мужа, издревле уже обреченного (pepromenon)
року... (ХVI, 441).
...Рок (keres) увлекал их на черную смерть. (II, 834).
Вера в судьбу у греков была необыкновенно сильной, она оказала огромное влияние на всю их религиозно-философскую мысль. Зевс-громовержец, царь богов и глава Олимпа, не властен над жребием, определением судьбы для героев:
Зевс распростер, промыслитель, весы золотые, на них он
Бросил два жребия Смерти, в сон погружающей долгий...
(ХХII, 209-210).
И когда одна из чаш весов (жребий одного из героев) склонялась к земле, это означало смерть в предстоящем поединке. И сам Зевс мог быть уже только зрителем происходящего. Эта знаменитая сцена керостасии (ker - смерть, судьба) в "Илиаде" имеет аналогии и в других древних языческих источниках, например, взвешивание сердца умершего в египетской "Книге мертвых", что свидетельствует о связи "божественных весов" с идеей судьбы у древних.
Все значительные события у стен Трои происходят по велению рока. Временами, впрочем, предопределения исходят как будто и от Зевса: он определил смерть для Патрокла и Гектора, падение самой Трои (ХV, 64-71).
Патрокл однажды едва не завоевал Трою, но путь ему преградил бог Аполлон и открыл будущее:
Храбрый Патрокл, отступи! Не тебе предназначено свыше
Град крепкодушных троян копием разорить...
(ХVI, 707-708).
Слепая вера в судьбу приводит человека к потере чувства ответственности за свои поступки. Это очевидно из слов Агамемнона, которые он произнес в момент примирения с Ахиллом:
...Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;
Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:
Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой
В день злополучный, как я у Пелида похитил награду.
(XIX, 86-89).
"Одиссея" также открывает нам немало предопределенных событий. Например, ослепив огромного циклопа Полифема, Одиссей услышал его исповедь:
Горе! Пророчество древнее ныне сбылось надо мною...
...что рука Одиссеева зренье мое уничтожит.
Я же все думал, что явится муж благовидный, высокий...
(перевод В. Жуковского; IX, 507-514) [27, с.120].
Одиссей просит у Зевса доброго знамения перед отмщением женихам Пенелопы, и получает его в первых словах, которые он слышит в этот день: служанка, моловшая муку, желает немедленной смерти женихам... (ХХ, 100-117).
Но, справедливости ради, нужно сказать, что и уже у Гомера появляются первые проблески альтернативного учения: если еще речь идет не о свободе воли в полном смысле слова, то, по крайней мере, - о вариантности некоторых событий. В той же "Одиссее" мы читаем неоднозначное пророчество Тиресия: Одиссей со своими спутниками достигнет родины, если они не тронут быков Гелиоса, в противном случае, претерпев много бедствий, он вернется один (ХI, 102-115).
Подобные строки мы находим и в "Илиаде". Вот что говорит Ахилл о своей судьбе:
Жребий двоякий меня ведет к гробовому пределу:
Если останусь я здесь, перед градом троянским сражаться,
Нет возвращения мне, но слава моя не погибнет.
Если же в дом возвращусь я, в любезную землю родную,
Слава моя погибнет, но будет мой век долголетен...
(IX, 411-415).
Когда Ахилл, наконец, вступил в битву с троянцами, его натиск был столь силен, что даже Зевс испугался, как бы он, вопреки судьбе, не захватил самостоятельно Трою (ХХ, 30).