Тайна проклятой усадьбы
Шрифт:
Генадий Андреевич приказал им немного поработать над делом задержанного Анатолия. Они надеялись что Генадий Андреевич уже распустит их по домам, но увы.
Генадий Андреевич редко проявлял к своим подчиненным снисходительность. И поэтому этой ночью, им пришлось томится своем родном отделении.
Генадий Андреевич приказал им наблюдать за Толей, чтобы тот не удавился на ремне в камере, или не вскрыл себе вены каким-нибудь ржавым гвоздем. У него был большой стаж службы в органах, и поэтому за всю свою жизнь он насмотрелся
Гонгешвили не однократно проверял камеру, в которой сидел Толя.
Но судя по его спокойному поведению, тот не собирался с собой ничего делать. Он сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и был с головы до ног погружен в свои мысли. Гонгешвили даже пытался поговорить с ним по душам, но Толя не желал поддерживать с ним контакт. И не понятно что было у него на уме, досада от того что он не успел уехать из города вместе со своей сестрой, и тяжелой сумкой с деньгами, или он молча раскаивался за свои преступления. Хотя судя по допросу, который прошел в поселке «Лесное», он ни сколько не сожалел о том что он сделал.
Из-за всей этой суматохи, что произошла сегодня, в его горле до ужаса все пересохло, и ему очень сильно хотелось пить. Он решил, что как только Гонгешвили подойдет к камере, то он попросит у него воды. Почему он решил попросить именно у Гонгешвили воды, потому что он в отличие от Елисеева, тот был намного сдержанней, и не позволял себе использовать свое служебное положение. Чего не скажешь об Елисееве, который не раз был замешен в избиении и унижении подозреваемых.
Свою дурную репутацию он заработал будучи курсантом школы милиции, еще с тех лет он отличался озлобленной дерзостью. Но к камере подошел как раз Елисеев, и Толя не рисковал даже взглянуть на него. Он подошел к камере, и с неприятной ухмылкой поглядел на Толю, и спросил у него.
– Что маньячина, все никак из транса выйти не можешь. Да, когда тебя в настоящую тюрягу отправят, то тебя там все зэки Царевной Несмеяной будут называть, и будешь там всем своим сокамерникам царские ночи дарить. А потом не ровен час, ты и в спящую красавицу превратишься, по тому что там такие либо сами на себя руки накладывают, либо их самих кончают, ау ты слышишь меня.
– Что там такое.
Спросил Гонгешвили, подойдя к Елисееву.
– Да вот маньяка нашего пытаюсь из транса вывести.
– Заняться тебе больше не чем что ли? Мне Генадий Андреевич сказал что бы ты вообще к нему даже не приближался.
– А чего так?
– Знаю я про дела все твои. И все отделение про тебя знает, как ты обвиняемыми воспитательные беседы проводишь. Иди давай.
– Повезло тебе.
Сказал на последок Елисеев бросив взгляд на Толю.
– Простите сержант, у вас воды не найдется? пить очень хочется. Сумел выдавить из своей груди Толя.
– Пить хочется? Сейчас, подожди немного.
Сказал Гонгешвили и зашагал по бетонному полу.
Спустя пятнадцать минут он вернулся с граненым стаканом наполненным водой.
– Возьми.
Сказал Гонгешвили и протянул Толе, сквозь решетку стакан с водой. Толя опустошил стакан до дна. И поблагодарив Гонгешвили, вернул его обратно.
– Куришь, сигареты не найдется?
– Сейчас.
Сказал Толя и порывшись в кармане достал из него пачку красного Мальборо, вынул из нее одну сигарету и протянул ее Гонгешвили. Тот взял у него сигарету и спросил.
– А та девушка ради которой, ты сторожа убил, она красивая?
– Да.
– У нас помню в общежитие тоже одна девушка жила, красивая такая была, и на нее постоянно толпа глазела и всякую чушь про нее говорила. И однажды один козел ее шлюхой назвал, я от злости вскипел, и провел тому мудаку мельницу, такой прием есть в борьбе. Прямо макушкой в землю его впечатал. А он каким-то крутым оказался, сыном секретаря Горкома партии. Потом с института меня выгнали. Пришлось в армию идти. Потом заочно юридический закончил, теперь вот я здесь.
– А на кого ты учился до армии?
– На филолога, я на курсе лучше всех стихи Есенина читал, от девчонок отбоя не было.
– А та ради которой ты чуть сына секретаря Горкома партии не убил, ты с ней потом встречался.
– Ну после того как меня из института выгнали, мы с ней полгода встречались, а потом когда я в армию ушел, она замуж вышла и уехала. С тех пор я ее не видел.
Толя и рад был еще немного поговорить за жизнь, с добродушным сержантом.
Как вдруг в конце коридора раздался шум и крик.
– Ну ладно пошел я.
Сказал Гонгешвили и торопливо зашагал по коридору.
Там царил полный беспорядок, какой-то мужчина лет 60-ти в рваной одежде и с залитым лицом кровью, привел в отделение какого-то молодого человека лет двадцати пяти.
Он держал в своей испачканной кровью руке, какой-то клочок ткани, который судя по всему был карманом, который он оторвал от куртки того молодого человека, что он привел в отделение.
Молодой человек был в недоумении, вся его куртка была перепачкана кровью незнакомца. Он пытался что-то объяснить, но то сотрудники милиции, то избитый пожилой человек его постоянно перебивали.
– Вот, это он, этот гад меня избил, смотрите какая у него рожа злая.
Кричал избитый старик.
– Да не так все было, мы с друзьями с…
– Так все хватит! Запереть этих двух в обезьянник, до выяснения обстоятельств.