Тайна пропавших картин
Шрифт:
Я переворачиваю рамку. На ней, с обратной стороны, написано:
«Сашеньке от Алексея.
Буду вспоминать эти дни с теплотой в сердце».
Моя голова кружится от счастья, а сердце радостно бьется в груди…
Я поднимаю глаза на Алексея.
– Так красиво! – искренне говорю я. – Спасибо большое!.. А мне вам нечего подарить, –
Он смеется.
– Ерунда!
– Мне очень приятно! – с чувством говорю я и снова смотрю на картину.
А мозг мой, между тем, начинает лихорадочно думать о том, как начать разговор, который я планировала. Ведь, если я уйду сейчас, ничего не рассказав, уже вечером буду очень сильно об этом сожалеть.
Наверно, мой вид подсказывает Алексею, что со мной что-то не так: я стою, смотрю на картину, хмурюсь, и мое молчание затягивается.
– Сашенька, с вами все в порядке? – спрашивает он.
Я поднимаю на него глаза, и вдруг начинаю плакать, горько и безутешно.
– Н-н-нет, – сквозь слезы произношу я. – Со мной все очень плохо!.. Я выхожу замуж.
Его брови поднимаются вверх. Он берет меня за руку, подводит к кровати, сажает на нее. (Она оказывается очень мягкой). Садится рядом. Обнимает за плечи. Молчит. И я начинаю ему всё рассказывать: о папиных проблемах, о Георгии Ксенофонтовиче, о том, что я должна выйти замуж за его сына Антона, потому что так хочет Кончаловский-старший. Но я этого совсем не хочу, потому что мне не нравится Антон, и теперь просто не знаю, что делать.
Весь мой рассказ со всхлипами и слезами неожиданно вызывает очень странную реакцию у Алексея. Он вдруг предлагает:
– А давайте я нарисую ваш портрет.
Теперь моя очередь удивляться.
Не дав мне возразить, он начинает активную деятельность: вскакивает, ставит стул около окна, предлагает пересесть. Убегает куда-то, возвращается с красками.
Я пытаюсь ему возразить: мне не хочется сейчас сидеть и позировать. Может, в другое время я бы была счастлива делать это. Но не сейчас. Алексей, кажется, этого не понимает. Он почти силой садит меня на стул и мгновенно погружается в работу, сев напротив.
Я смиряюсь, сижу покорно, смотрю на него. Улыбаюсь, если он просит. А в душе так плохо, что хочется выть. Сижу безучастная, совершенно обессиленная.
Но любовь умеет оправдывать даже самые нелепые поступки возлюбленного. Вскоре и я нахожу объяснение поведению Алексея. Просто он хочет меня таким образом отвлечь от грустных мыслей.
И все-таки у меня нет сил быть в бездействии. Отчаянье гонит меня куда-то, заставляет делать хоть что-нибудь. Но только не сидеть, позируя. Я говорю Алексею, что мне пора. Он – как странно! – не пытается удержать меня.
– Я выполнил самую главную работу, – вдохновенно заявляет он. – Все остальное я могу доделать и без вас, Сашенька.
…Я медленно плетусь домой, а в голове беспрерывно, под какой-то нудный надоедливый мотив, поются три последних его слова: «Без вас, Сашенька… без вас, Сашенька… без вас… без вас… без вас…»
Вспоминаю те серые дни моей жизни, когда я стояла на пороге нежеланного замужества. Хотя сейчас, через несколько лет, они мне уже таковыми не кажутся.
…В тот день я пришла домой после полудня. Папа и мама встретили меня без упреков, хотя отлично поняли, каким путем я покинула свою комнату утром. Они разговаривали со мной мягко, по-доброму, что-то пытаясь объяснить. Я больше молчала. Только слушала. Родители, наверно, думали, что я уже на все согласна.
Но мой мозг работал как механизм: он напряженно искал выход из создавшейся ситуации. Замуж я не собиралась, но как этого избежать, пока не знала. Я глупо понадеялась, что Алексей поможет мне. Но видимо, только я сама могу найти выход и изменить что-то.
В течение недели дважды заходил Антон. Мы – папа, мама, я, он, иногда Никита – сидели, пили чай в саду. Я практически не слушала, о чем они там говорили. Думала о своем. Иногда пыталась вникнуть в беседу. Просто из вежливости. Не всегда это получалось. И вот именно в момент, когда мне это удалось, пришло решение.
А дело было так.
Антон стал перечислять родственников, которые уже были приглашены на свадьбу. Назвал какую-то тетушку Елизавету, которая живет в ста километрах от нашего города. И меня вдруг осенило: у меня ведь тоже есть тетя! А я у нее любимая племянница. Уеду к ней, и она не даст меня в обиду!
Спасибо, Антон, хотя бы за это!..
Так я решила свою судьбу…
Теперь я ждала встречи с Алексеем по-другому, не как раньше. Что-то притупилось внутри. И в моей голове все перепуталось. Хотя, по-прежнему, я пылала от любви к художнику, но появилось странное чувство замедленности. Как будто две волны столкнулись. Одной было мое чувство к Алексею, другой – ответственность перед родителями. Сила «волн» пропала после столкновения, а вместе с силой – и моя энергия.
Я все делала неосознанно, отстраненно: два раза в неделю ходила на службу в жандармерию, вечерами гуляла с собакой. Каждое мгновение ждала нашей встречи с Алексеем и боялась ее. Наверно, я взрослела. В душе ясно звучал ответ, что только я сама, а никто другой – даже любимый человек – не поможет мне решить задачу, которую подбросила жизнь.
Странно, но мой страх снова встретить Алексея после того дня, когда я побывала у него в комнате, приводил к дурному последствию: он перестал ходить к морю. Как будто чувствовал мое смятение.