Тайна распятия
Шрифт:
«Ей бы врачом работать с таким почерком, — бурчал про себя Трубецкой, — это было бы в самый раз. Ну где это видано, чтобы писать как курица лапой: ничего понять невозможно». Он взял лупу и стал рассматривать как копии страниц манускрипта, так и иероглифы Шуваловой буквально буква за буквой. Наконец закорючки, из которых состоял текст записок, начали складываться в слова, слова — в предложения, а те — в текст, так что становилось понятным следующее.
В средние века, то ли уже в XV, то ли еще в XIV столетии, предположительно среди обломков потерпевшего крушение у берегов северной Африки или где-то в Средиземноморье британского судна был найден некий деревянный ларец. В нем находился тщательно запечатанный сургучной печатью стеклянный сосуд с древним коптским манускриптом внутри, являющийся, как теперь стало ясно, более поздней копией оригинала, датированного чуть ли не IV–V веком нашей эры. Много лет он хранился нетронутым в монастыре Святого Георгия на Святой земле. Как он туда попал и когда — одному Богу известно, но можно предположить, что в монастырь его завезли кочующие арабские племена. И вот теперь Анна Николаевна с помощью
Неизвестный коптский автор утверждал, что римский префект Иудеи и Самарии Гай Понтий по прозвищу Пилат вовсе не казнил Иисуса Христа, а спас его и отпустил, благодаря чему новая вера быстро распространилась далеко за пределами Земли Обетованной. Утверждалось также, что сделал он это потому, что сам уверовал в Иисуса Христа и в Новый Завет с Всевышним, который тот принес в мир.
Дальше — больше.
В манускрипте говорилось, что вместо возрождения и развития истинной, первоначальной концепции христианства, в основе которой лежали идеалы всеобщей любви, высокой духовности и самопожертвования, император Константин и его мать царица Елена способствовали становлению выгодной им веры, которая опиралась на императорскую волю и власть. Якобы именно с этой целью и был созван Никейский собор, на котором утвердили основные догматы христианства, включая символ веры, церковные правила и композицию писаний Нового Завета. Это благодаря им в христианстве появилась неведомая доселе традиция, связанная с поклонением разнообразным реликвиям, возникновением мест особой святости типа Гроба Господня и повсеместным строительством молельных домов и храмов. Тем самым Константин и Елена сознательно создали систему взаимоотношений, которая предусматривала теснейший союз Церкви и государства с целью сохранения и приумножения как императорской власти, так и самой империи. В этой конструкции не было места инакомыслию, да и какому бы то ни было «мыслию» вообще. Все вольнодумцы типа александрийского пресвитера Ария были объявлены еретиками и изгнаны за рамки создаваемой государственной христианской Церкви. При этом сам Константин принял крещение лишь на смертном одре, оставаясь до конца своих дней язычником.
Трубецкой от волнения даже вспотел, хотя в квартире было не жарко. Утверждения автора манускрипта просто не укладывались в голове.
Заканчивались записки Анны Шуваловой весьма странным предложением: если с ней что-то случится, ему следует немедленно все бросить и ехать в Рим, где в библиотеке Ватикана хранились свидетельства участников Никейского собора, таких, как Евсевий Кесарийский, Евстафий Антиохийский, Афанасий Великий, Папа Юлий, Люцифер Калабрийский и другие. А вот что с ними делать, с этими свидетельствами, про это в записках Шуваловой не было ни слова. Пропуск в библиотеку Ватикана «на предъявителя» был тут же. При этом, как успел заметить опытный Трубецкой, а он не в первый раз посещал означенную библиотеку, пропуск был высокого уровня и позволял пройти в такие отделы хранилища, куда имели доступ лишь наиболее доверенные и угодные Святому престолу исследователи. Такой возможностью было грех не воспользоваться в любом случае, а тут речь шла о судьбе Анны! Поэтому само собой разумелось, что Трубецкой должен был лететь в Рим без промедления. Но перед этим все же следовало проверить правильность перевода коптского манускрипта, как и просила Анна. Это означало, что дорога в Рим лежала через Лондон, где в Британском музее работали лучшие специалисты по древнему Египту.
Туманный Альбион был, как ему и положено, покрыт густой молочно-белой пеленой. «Абсолютная ясность — это одна из форм полного тумана», — всплыла в голове Трубецкого цитата из известного фильма, пока он добирался на метро из аэропорта Хитроу в центр Лондона (меньше часа — и вы на Пикадилли!). «Совершенно не удивительно, что именно тут появились на свет и Шерлок Холмс, и герои Агаты Кристи, и даже Джеймс Бонд. Город идеально подходит для слежки и тайных операций», — так размышлял он в мерно покачивающемся вагоне поезда, не переставая удивляться лондонской погоде. Целью его путешествия был Британский музей, где с помощью специально обученных машин можно было перевести тексты практически с какого угодно на какой угодно язык. При этом Сергей Михайлович был настолько поглощен своими мыслями, что едва ли обратил внимание на неприметного типа в шляпе, светлом плаще и с зонтиком, который следовал за ним от самого аэропорта и теперь сопровождал его в этом же вагоне, незаметно пристроившись в кресле на несколько рядов позади Трубецкого.
Сергей Михайлович вышел из метро на станции «Тоттенхем корт роад» и немного прогулялся пешком. В музее его ждали. Британский коллега, с которым они когда-то вместе разыскивали следы Андрея Первозванного в Шотландии, помог оформить необходимые документы, и уже через несколько часов Сергей Михайлович держал в руках приблизительный перевод коптской рукописи.
В общем и целом, если переложить мудреные фразы древнего автора на современный язык, версия, изложенная в торопливых записках Анны, оказалась весьма близкой к истине. Но оригинальный текст содержал еще кое-какие подробности. Например, в самом его начале говорилось, что коптскую церковь основал сам евангелист Марк, который, спасаясь от преследования римлян, бежал из Ершалаима в Египет около 47 года от Рождества Христова. При этом утверждалось, что Марк этот был римским
Но самым любопытным для Сергея Михайловича было краткое повествование о том периоде земной жизни Спасителя, который обойден молчанием в Новом Завете, — с двенадцати до тридцати лет. Так вот, его автор утверждал, что годы эти Иисус провел в Египте, в одном из храмов Александрии, где изучал премудрости египетских жрецов. Якобы там Иисус, в его земной ипостаси, готовился к будущему служению, формируя свое понятное для людей учение с учетом иудейской и египетской религиозных традиций. И хотя появление подобной версии именно в коптском документе было вполне объяснимо, для Трубецкого она оказалась крайне неожиданной.
На этом манускрипт обрывался.
Сергей Михайлович перевел дух. Он сидел один в прохладном читальном зале библиотеки Британского музея и размышлял. Все это выглядело просто невероятно, хотя опыт исследователя подсказывал ему, что история — это такая наука, в которой возможно все. И только оригиналы документов, происхождение и возраст которых не вызывали сомнений, помогли бы разрешить одну из самых больших загадок в истории человечества — тайну рождения, жизни, смерти и воскрешения Иисуса Христа. Как прокомментировал прочитанное британский коллега Трубецкого, лучше всего было бы иметь в наличии фотографию Иисуса с личным автографом, а также его свидетельство о рождении, заверенное царем Иродом. А уж биография, написанная собственноручно, разрешила бы все сомнения. При отсутствии оных автор любого манускрипта, будь то древняя коптская рукопись или современный американский роман, волен был давать свою интерпретацию событий I века нашей эры, ничем не сдерживая свою фантазию.
Сергей Михайлович распрощался со своим британским коллегой и решил, что пришло самое время пить «Гиннес». Будучи всецело погружен в размышления о том, что ему удалось узнать, он с любимым кожаным портфелем в руках направился к выходу из музея. Однако прямо в дверях он вдруг лоб в лоб столкнулся с человеком в шляпе, светлом плаще и с зонтиком. Да так столкнулся, что тот от неожиданности потерял равновесие и едва не упал, а Трубецкой выронил портфель с документами.
— Прошу прощения, — забормотал по-английски человек в плаще, снова принимая вертикальное положение и отряхиваясь, — я вовсе не имел намерений вас потревожить…
— Натан?! — вдруг воскликнул Сергей Михайлович, помогая тому подняться и одновременно подбирая с пола свой портфель. — Ты откуда здесь взялся?
Человек в плаще изобразил показное удивление, затем радость и воскликнул, уже по-русски:
— Сергей, какая неожиданность! Какая встреча!
Встреча действительно была на редкость неожиданной. Человека в плаще звали Натан Ковальский, и когда-то он был коллегой Трубецкого по институту. Они довольно долгое время работали вместе, однако в период брежневского застоя оказалось, что специализация Натана по истории древнего христианства больше никому не нужна. После очередного предупреждения дирекции о том, что его тема будет закрыта, Ковальский просто эмигрировал на Запад. Причем сделал он это наиболее удручающим, как все тогда считали, способом — поехал на конференцию в Лондон и не вернулся. Ковальский был заклеймен позором лидерами партийной ячейки института, и с тех пор его работы, а он, надо признать, был талантливым ученым, были тщательно стерты из институтской памяти. Между тем Трубецкой никогда не находил в таком поступке Натана ничего странного. Ковальский всегда был знаменит тем, что долгое время значился в списке «невыездных». На стене его кабинета висела карта мира, где флажками им были отмечены страны, в которые его при советской власти не выпускали. Надо сказать, что число флажков увеличивалось чуть ли не ежемесячно. Не мудрено поэтому, что, когда он наконец вырвался в Великобританию на какой-то международный симпозиум, воздух свободы вскружил ему голову. Натан остался на Западе, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. И вот такая встреча!
После бурного обмена приветствиями эмоции были взяты под контроль, однако стало понятно, что «Гиннес» они будут пить вместе. И не где-нибудь, а в Сити, на Флит-стрит, в известной каждому жителю британской столицы классической английской пивной, которая была открыта в бывшем здании какого-то банка.
За пивом они разговорились. Как оказалось, судьба была к Натану Ковальскому милостива. Он работал по специальности в одном из местных университетов, названия которого Трубецкой не запомнил, и продолжал копаться в подробностях земной жизни Иисуса Христа. Сергей Михайлович внутренне обрадовался удаче, ведь эта тема сейчас крайне интересовала и его. Однако, когда Натан как бы невзначай спросил, что именно привело Трубецкого в Лондон, он все же решил быть осторожным и не стал рассказывать о коптском манускрипте. Сергей Михайлович лишь упомянул, что ему тоже в последнее время пришлось столкнуться с некоторыми аспектами событий двухтысячелетней давности, происшедших в Иудее, и задал Ковальскому всего два «простых» вопроса: правда ли с исторической точки зрения то, что описано в канонических евангелиях, и где пребывал Иисус между двенадцатью и тридцатью годами его жизни? Уж не в Египте ли?