Тайна Ребекки
Шрифт:
Конечно же, этот вариант сложился в их головах отчасти и без моего влияния. Но, к сожалению, сестры Бриггс не умели подавать факты как следовало. И многое путали, например, они считали, что диагноз подтвердил суд, хотя его установил врач.
Я не надеялся, что более проницательный Грей примет целиком эту трактовку. И не ошибся.
– Как странно, что Ребекка решила покончить с собой таким образом, – заметил он. – Пробить дырку в яхте и ждать, когда она затонет. Это уж слишком. Гораздо проще перерезать себе вены в теплой ванне или прыгнуть со скалы. Здесь так много подходящих утесов. Неужели присяжные
– Да. Вы правы.
– В таком случае вердикт, который они вынесли, выглядит неубедительно. Не кажется ли вам вся эта история слишком странной?
– Отчасти да. Следователь пытался найти очевидцев ее смерти, но таковых не оказалось. К тому же у Ребекки не было врагов, которые могли желать ее смерти. И на теле не обнаружили никаких признаков насилия…
– Но тело пробыло в воде больше года, – вполне резонно возразил Грей. – Оно успело разложиться. И кое-кто требовал дополнительного расследования, насколько мне известно. Ведь вы в тот момент, когда обнаружили ее тело, находились на яхте..
– Да, как местный судья, я обязан был проводить и… послушайте, Грей, мне бы не хотелось обсуждать этот вопрос. Он до сих пор причиняет мне боль, даже сейчас.
– Понимаю вас, – негромко проговорил Грей, но не прекратил своих расспросов. – Вы были другом Ребекки и другом ее мужа. Но, простите меня, я что-то не могу разобраться. Диагноз лондонского врача в какой-то степени объяснил причины самоубийства Ребекки, но ведь множество других вопросов остались нерешенными. Она не оставила посмертной записки. Все в ее жизни покрыто завесой тайны. Никто ничего не знает даже об обстоятельствах ее замужества, но у всех имеется готовое суждение. Одни настаивают, что Ребекка – святая и убила себя. Другие, что ее убили, потому что она грешница. Где же правда?
– Мне не хочется обсуждать это. Мы с вами говорим о женщине, которой я всегда бесконечно восхищался.
– В таком случае просто напомню о том, что она имеет право очистить свое имя. А это можно сделать, только если довести расследование до конца.
– Расследование уже было проведено.
– При всем моем уважении к вам, полковник Джулиан, позвольте не согласиться с вами. Если Ребекку де Уинтер убили, убийца вышел сухим из воды. На нее пала тень – самоубийство. Ее обвиняют в том, что она оказалась неверной женой.
– Все это произошло двадцать лет назад, – ответил я после очень долгой паузы. – Мне очень жаль, что с именем Ребекки связано столько домыслов, но не в моей власти остановить эти слухи. Сейчас уже ничего нельзя доказать. Ребекка мертва. Максима де Уинтера тоже нет на свете. Да и мне самому уже немного осталось. Все в этом мире течет, все изменяется. Вы молоды, Грей. Вы ничего не знаете об этих людях. И я не могу понять, почему вас это интересует.
– Потому что мне хочется узнать правду, – ответил он упрямо. – Меня это волнует, и мне кажется, что это должно волновать и вас тоже.
– Уходите. Вы упрямы как мул и вывели меня из себя. Я сыт по горло всем этим. Вы мне напомнили… – Я замолчал.
Боже мой, я едва не проговорился, но вовремя прикусил язык, Грей иной раз напоминал мне Джонатана. Он задавал такие вопросы, которые стал бы задавать мой сын, если бы остался жив. И в тот момент я заметил странное сходство между ними, вызывавшее у меня подспудную тревогу. Видимо, поэтому я не сразу смог принять Грея.
Прошла неделя после той встречи, и постепенно я вынужден был признаться, что его слова подействовали на меня. Его вопрос оказался решающим: имеет ли для меня значение правда? Да, конечно, имеет, если вы хотите жить в мире с самим собой. А в моем случае – когда жить осталось не так уж много – это тем более важно.
Во время ленча, приглядываясь к гостю, я пытался оценить его. И выставил ему девять баллов из десяти за манеру вести себя за столом (достаточно высокая оценка, которую, наверное, заслужили тетушка Мэй и средняя школа), семь из десяти за манеру одеваться (рубашка выглажена, но не отутюжена как полагается, и галстук выбран наугад), пять из десяти за умение вести беседу (как и большинство шотландцев, он предпочитал хранить молчание) и десять из десяти за терпение – мы уже добрались до пудинга, когда он впервые упомянул о Мэндерли.
Я надеялся, что, пока буду выставлять ему оценки, мне попутно удастся выяснить еще что-нибудь, но этого не произошло. Манера выставлять баллы, которой я пользовался всю свою жизнь, смущала и меня самого. Самые обычные пункты, ничего, что по-настоящему говорило бы о человеке. И сейчас эти оценки не дали никаких дополнительных сведений. Они оказались бесполезными.
Погрузившись в раздумья, я не заметил, с чем был пудинг: с яблоками или с кактусами. Меня настолько занимал вопрос – могу ли я довериться этому молодому человеку, станет ли он моим Ватсоном или нет и займет ли он какое-то иное место в моем доме в будущем… А потом вдруг меня осенило. Теренс Грей – это мое сознание. Воплощенное сознание, которое сидит напротив в костюме, купленном в магазине готовой одежды, и ест яблочный пудинг с кремом.
Это открытие тем более поразило меня, что оно пришло в тот момент, когда Элли и Грей обсуждали маскарад, устроенный Ребеккой в Мэндерли. Еще до того, как Элли упомянула про костюм Каролины де Уинтер, который Ребекка скопировала со старинного портрета.
И тут я получил возможность вмешаться:
– Такие балы становились тяжким бременем для прислуги. И больше всего о них мог бы рассказать Фриц. Кстати, Грей, что он вам рассказал во время вчерашней встречи?
– Фриц? Просил передать, что он очень уважает вас. Он очень просил меня не забыть передать вам его слова.
– Уважает? – Я пристально посмотрел на Грея. – И это все, что он просил передать мне? Больше ничего?
– Нет, – удивился Грей. – А что он мог еще передать? Может быть, я чего-то не понял.
– Нет, нет. Это не имеет значения. Ну а сейчас настала пора прогуляться. – Я поднялся. – Элли, ради бога, оставь эти тарелки на месте. Ими найдется кому заняться. Мы перейдем в другую комнату, чтобы выпить кофе. Баркер! Где ты! Куда запропастилась эта чертова собака?!
И когда я уже стоял в прихожей, полностью одетый: в шляпе, шарфе, пальто и перчатках и держал Баркера за поводок, пока Элли выводила машину из гаража, я все же решился спросить: