Тайна Ребекки
Шрифт:
– Сколько лет вам исполнилось, когда вы вернулись в этот дом? – спросил я, когда мы огибали его с другой стороны по дорожке, что вела к воротам.
– В шесть лет я впервые оказалась в Англии. – Элли сорвала травинку и начала растирать ее между пальцев. – Я росла сначала в Малайе, затем в Сингапуре… – Она искоса посмотрела на меня. – Но это вряд ли вам интересно. Так что, возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что мне исполнилось шесть лет, когда я впервые увидела Ребекку. Она умерла, когда мне было одиннадцать. Не смею утверждать, что я хорошо знала ее, но я привыкла наблюдать за ней все это время. Она приходила сюда, и мы часто бывали в Мэндерли на всех этих многочисленных приемах. Чаще
– Почему?
– Во-первых, потому, что она была красавица. Все говорят об этом, я знаю, что она поражала людей красотой, умом и обаянием. Но все это пустые слова. Понять, что стоит за ними, трудно. Благодаря им возникает впечатление легковесности. Телесная красота и светское поведение – нет, это далеко не все. – Элли сделала нетерпеливый жест. – Словно Ребекка не думала больше ни о чем другом, как о развлечениях и вечеринках. Но это ошибочное впечатление. Насколько я помню, наиболее счастливой она была, когда оказывалась на яхте или бродила по лесу со своими собаками. И что еще более необычно – в полном одиночестве. Я помню ее именно одну. – Элли помолчала. – Но я никого не видела красивее ни до, ни после. Забыть ее глаза просто невозможно. Она буквально околдовывала людей, очаровывала и захватывала в плен. Я была тогда еще девочкой, но сейчас могу представить, какое впечатление она производила на мужчин. Они смотрели и смотрели – и Ребекка ничего не могла с этим поделать. Мне кажется, что они даже не слушали, что она говорит. Это сердило ее. И вызывало скуку.
– Ей не нравилось, что ею восхищались? – усомнился я. – Большинство женщин только и мечтают об этом.
– Правда? – За темными стеклами я не видел выражения ее глаз. – В таком случае должна сказать, что Ребекка не походила на остальных женщин, – проговорила Элли таким тоном, словно делала мне выговор.
Я немного растерялся. Как я уже успел заметить, Элли умела вводить людей в смущение.
– Что вы хотите этим сказать? – решился уточнить я.
– Я хотела сказать, что ее красота могла ослепить любого. Сначала я видела только ее обаяние. – Элли нахмурилась. – Я тоже была очарована ею. И пыталась понять почему еще и из-за того, что мой отец бесконечно восхищался Ребеккой. Из детского упрямства я не хотела поддаваться ее чарам, но не смогла устоять. У нее была необычная манера говорить.
Люди обычно не говорят того, что у них на уме, а Ребекка не умела ничего таить. И говорила, что думает, не заботясь о том, какое это производит впечатление. С другой стороны, она не была безразличной к тому, что говорится, к теме разговора. Она умела шутить, была остроумной – и достаточно жесткой, если имела дело с притворщиками. И еще мне казалось, что она была печальной. Это состояние нельзя путать со словом «несчастной». Это разные вещи, ведь так?
– Это не одно и то же, – подтвердил я. – Печаль – более продолжительное состояние, более протяженное во времени. А несчастье – временное.
Элли не отозвалась на мою фразу, но мне показалось, что она оценила сказанное. Мы помолчали. Легкий бриз поднял пыль на дороге.
– А вы догадывались, что ее печалило? – спросил я и тут же пожалел о заданном вопросе. Наверное, мне не стоило так настойчиво расспрашивать про Ребекку. Но это произошло потому, что я привык относиться к разговору с людьми исключительно с точки зрения сбора сведений. Иной раз у них это вызывало негодование или возмущение. У меня создалось впечатление, что я упустил какую-то благоприятную возможность при разговоре с Элли.
– Нет. – Девушка посмотрела на часы. – Я ведь говорила, что была еще маленькой девочкой. Лили знала ее намного лучше, чем я. Но Лили жила в Лондоне, она там училась, мечтала стать художником, хотя мне кажется, что самое главное заключалось в том, что ей просто хотелось уехать из Керрита. Там были гольф-клубы, теннисные площадки, парусные гонки. Она искала повод, чтобы вырваться отсюда. Лили снимала комнату в Челси, на Тайт-стрит, возле реки, недалеко от лондонской квартиры Ребекки. У них даже имелись общие друзья – художники, писатели, актеры. Но Лили уже нет на свете…
Мы снова замолчали, а у меня как раз появилось множество вопросов, которые хотелось задать Элли. И далеко не все из них имели отношение к теме моих изысканий.
– Еще один вопрос, перед тем как я уйду. Показал ли вам отец ту тетрадь, которую ему прислали?
– «История Ребекки»? Да, показал. – Элли закрыла ворота и заперла их. Ее тон изменился, и она быстро проговорила: – Прошу прощения, но мне уже пора возвращаться домой.
– Только скажите, вы помните открытку с видом Мэндерли? Мне бы хотелось кое-что разузнать про нее. И я знаю, кто мог бы мне помочь в этом в Лондоне. Мне кажется, что эта открытка…
– Возможно, – холодно кивнула она, – но я не могу ничего сказать про нее. Эту открытку мог вложить в тетрадь кто угодно. В том числе и тот, кто отправил тетрадь отцу.
– У меня сложилось другое впечатление, – возразил я. – Штемпель на открытке очень старый. Скажите, Элли, у вас не возникало впечатления, что Ребекка имела какое-то отношение к Мэндерли? Быть может, она бывала ребенком в этих краях?
– Как и вы? – Темные очки повернулись в мою сторону. – Нет, я об этом не думала.
Сейчас я не сомневался, что каким-то образом обидел ее. Но, несмотря на это, продолжал настаивать:
– Но, быть может, вы слышали предположения, откуда она приехала? Ведь кто-то мог обсуждать это, а вдруг вы случайно запомнили, откуда она родом? Кто ее родители?
– Я никогда не слышала. И вам нет смысла допытываться. Ребекка терпеть не могла, когда расспрашивали о ее жизни. А сейчас мне действительно надо идти. Заходите вечером, если надумаете повидаться с отцом. Я знаю, что он будет рад поговорить с вами.
Она повернулась и быстро пошла к дому. Чем-то я невольно огорчил ее. Только сейчас я осознал, что ничего не рассказал ей о том, как ходил к домику на берегу, где увидел венок, и пожалел, что умолчал об этом. Элли описала мне Ребекку так, как никто еще до сих пор не описывал. И я мог бы заранее догадаться о том, что может задеть Элли.
По дороге к коттеджу сестер Бриггс я продолжал думать о том, кто мог положить у порога домика венок из азалий. Бывший любовник или тот, кто мог бы им стать? А потом переключился на Элли, на книгу, которую она читала, и обнаружил, что прошел целую милю, ничего не замечая вокруг, и что я уже стою перед дверьми. Сестры Бриггс встретили меня радостными возгласами:
– Дорогой мистер Грей! Как мы рады вас видеть, проходите! Вы сейчас от полковника? Как Артур? И как наша дорогая Элли?
– Мы только что вернулись из церкви. Какая была чудесная служба! И пастор пришел к нам на ленч. Дорогой пастор, это мистер Грей, о котором мы вам рассказывали… Да, это наш новый сосед, наш местный историк! А сейчас, если вы позволите, я ненадолго удалюсь на кухню. Джоселин, дорогая, побудь с гостями.