Тайна «Россомахи»
Шрифт:
Гулко стучит мотор в тишине девственных зарослей. Ни жилья, ни человека! Однако, пока мы ехали, нас не один раз видели внимательные глаза секретов, просматривающих дорогу. «Отрядный поиск», объявленный после взрыва на «Россомахе», не кончен. Если Марочкин потеряет Цорна, след должны найти другие. Двинется ли враг в подземелье, бросится ли прямо к границе, — он не уйдет от нас!
Так я уверял своих спутников, но на сердце было тревожно. Вдруг новая неожиданность расстроит наши планы! Враг ловок, хитер, и пока он не в наших
Едем час, другой. «Россомаха» уже близко. Лес как будто мрачнеет, хмурится.
Отпускаем машину, идем пешком. Нас встречают минеры. Правда, они прибили к деревьям стрелки, указывающие безопасный путь, но этого мало. Минеры ведут нас через лес, мимо заросших траншей, оседающих, уходящих в землю дзотов с ржавыми стволами пулеметов, торчащими из бойниц. За брустверами огневых позиций стоят тяжелые орудия, подняв стволы, тоже изъеденные багровой ржавчиной. А вот гитлеровский танк с крестами на броне. Как стальное надгробие. Видно, он неуклюже повернул и подорвался на собственной мине.
Оружие армии, переставшей существовать! Брошенное в панике, навеки умолкшее!
А мы, горсточка людей в этом зловещем лесу, словно призваны завершить сражение, бушевавшее на подступах к «Россомахе» годы назад.
Землянка, помеченная на плане крестиком, не отличалась от многих других. Она возвышалась на поляне зеленым холмиком, кудрявым от молоденьких елочек. Внутри, под тремя накатами бревен, было прохладно, как в погребе, пахло плесенью.
Дверь с выжженной свастикой не подалась, ее выломали. Открылся ход.
Полосуя мрак лучами фонарей, мы спускались по бетонным ступеням.
Потом осторожно ступая, в полном молчании мы двинулись по подземному коридору.
Где-то капала вода. Громче, громче... Частая, звонкая капель оглушила нас и замерла позади.
Примерно с полкилометра прошагали мы, как вдруг перед нами выросла преграда. Свод коридора обрушился, мы уперлись в нагромождение обломков бетона и земли.
Тут и пригодились наши лопатки. Почти три часа мы трудились, разбирая завал.
Вскоре мы опять прибегли к лопаткам. Напрасно Цорн уверял своего подручного в добротности сооружения. Созданное подневольным трудом, оно и не могло быть долговечным. Как ненавидели это подземелье люди, работавшие здесь!
Что-то зашумело за стеной — наверно, глубинный поток, отведенный в сторону бетонной кладкой. Вода силилась ворваться в коридор, просачивалась, покрывая стены и своды грязной сыростью, обдавала нас дождем капель, а кое-где низвергалась на пол ручьем. Отверстия в полу поглощали ее, но не везде. Местами мы шли по воде.
Так приближались мы к тайне «Россомахи».
Между тем лейтенанту Марочкину в Заозерске — простите мне это необходимое отступление — приходилось тоже нелегко.
Цорн за телеграммой не явился. Она лежала в Заозерском отделении связи, на полочке,
Два дня лежала телеграмма, и никто ею не интересовался. На третий день Люсю вызвали к телефону.
— Говорит генерал-директор, — прозвучал бас. — Из областного управления. Давайте, посмотрим, сколько у вас невостребованных телеграмм.
Зачем это нужно? Какой смысл их считать? И как фамилия генерал-директора? Все эти вопросы пришли в голову Люсе потом. А сейчас высокое звание «генерал-директор» и начальственный тон загипнотизировали ее.
— Сию минуту, — ответила она трепеща.
Побежала к полке, взяла всю пачку.
— Ну, — урчало в трубке. — Поживей нельзя?
— Пять, — выдохнула в трубку Люся. — Пять, товарищ генерал-директор.
— Кому они?
— Сейчас. Хомякову, Завьялову, Иванову, Савельеву, Ласунской. Товарищ генерал-директор, так ведь они не приходят, что же я могу?..
— Работать надо, — рявкнул бас. — Вот что вы можете. Вы список вывесили?
— Н-ет.
— Повесьте.
Стукнула трубка, брошенная на рычаг сердитым генерал-директором.
Люся села, стараясь унять забившееся сердце. Да, список телеграмм, недоставленных и невостребованных, не вывешен. Ей никто не говорил. Странный звонок!
Марочкин проклинал себя. Не предвидел! Думал выследить Цорна и не сообразил, что ему, может быть, достаточно узнать, есть ли телеграмма. Телеграмма на имя Савельева. И все.
Лейтенант позвонил в управление связи. Самые печальные предположения Марочкина сбылись: генерал-директор и намерения не имел проверять, сколько в Заозерске невостребованных телеграмм.
Значит, звонил Цорн.
А он — Марочкин — остался в дураках. Прошляпил! Никогда в жизни, кажется, ему не было так горько, как сейчас.
Откуда же звонил Цорн? Марочкин с помощью местных чекистов выяснил это. Из автомата на вокзале. Как раз в то время у перрона стоял поезд с юга. Враг, очевидно, смешался с толпой, заполнившей перрон и зал ожидания.
А потом? Что сделал Цорн потом?
Весьма возможно, уехал с тем поездом. Чего ему еще ждать в Заозерске!
Но он, Марочкин, на поезд опоздал. На целых три часа! Нечего и думать догонять в машине. Лейтенант посмотрел на расписание: поезд подходит к Вендо-горе, крупной станции на пути к Черногорску. Надо дать знать туда.
Однако пограничник, осмотревший вагоны, не нашел Цорна, хотя знал его приметы.
Значит, Цорн не был в поезде или слез раньше.
Между тем на другой станции, в другой поезд вошел инвалид. Одна нога его была согнута и упиралась коленом в деревяшку, одна рука скорчена. Никто не узнал бы в нем Цорна, Генриха Цорна, одного из асов гитлеровского шпионажа, умевшего мастерски менять обличье. Не так ли, ковыляя на протезе, он заметал следы во Франции, в Норвегии!