Тайна Санта-Виттории
Шрифт:
— Боже милостивый! — произнес Фабио вслух. Анджела! Они сделают это с Анджелой. И он тут же понял — совершенно так же, как в ту минуту, когда увидел Бомболини на лесенке водонапорной башни, — понял, что он должен сделать. Он должен вернуться в Санта-Витторию и предупредить их. Теперь, когда ему было уже не все равно, он почувствовал, как громко колотится у него сердце. Он весь дрожал от волнения, но в голове сразу прояснилось, и он уже знал, что ему надо делать. Никем не замеченный, он пересек площадь, свернул в темный узкий переулок, потом в другой и в третий, стараясь держаться подальше от Корсо и углубляясь в рабочий район города. Он отыскал дом, который был ему нужен, и, когда на его стук в дверь никто не отозвался, постучал в окно; на это тоже не последовало отклика, и он уже хотел уйти, как вдруг ставни распахнулись, и Фабио показалось, что на женщине, стоявшей за окном, нет никакой одежды. Фабио опустил глаза.
— Простите, — пробормотал он. — Мне нужен Гамбо. Я думал, может быть, Гамбо дома.
— Его нет, он в больнице. Его придавило в каменоломне.
— Ох, вот беда! — Фабио откашлялся. — А его велосипед здесь? Он говорил, что я могу взять велосипед, если мне понадобится. — Женщина ничего не ответила: она молча разглядывала его лицо в полумраке. — А он мне сейчас очень нужен.
— Подойди поближе. Дай я погляжу на тебя. — Женщина притянула его к окну и, взяв за подбородок, подняла его опущенную голову. — Постой здесь, — сказала она, и почти тут же он услышал, как с двери снимают цепочку. — Ну, входи.
Фабио вошел и увидел, что велосипед подвешен к металлическим перилам каменной лестницы; подойдя к двери в комнату, он увидел женщину и изумился, заметив, что на ней нет ничего, кроме мужской рубашки, — одной из рубашек Гамбо. Вид ее голых ног смутил его, потому что он никогда еще не видел так высоко обнаженных женских ног, и тут же он испытал еще большее потрясение, заметив, что ворот рубашки у нее не застегнут и грудь тоже почти совсем обнажена. Он повернулся к велосипеду.
— Отличный велосипед, — сказал он. — Гамбо всегда- так здорово ухаживает за своими велосипедами.
Женщина рассмеялась.
— Кто ты такой? — спросила она.
— Я — Фабио. Называйте меня просто Фабио.
— Просто Фабио? Я не могу одолжить велосипед неизвестно кому, какому-то «просто Фабио». Верно?
— Бомболини. Фабио Бомболини, — сказал Фабио. — Из Сопротивления.
Она поманила его в комнату, и он, отделившись от двери, украдкой поглядел на нее, потому что никогда не видел таких, как она. Но когда она присела на» кровать и снова повернулась к нему лицом, он опять отвел глаза. Рубаха совсем распахнулась.
— Давно ты знаешь Гамбо?
— О, уже много, много, много лет, — сказал Фабио. — Давно он в больнице?
Она откинулась на подушки, и Фабио почувствовал, как заколотилось у него сердце.
— О, много, много, много недель, — сказала она, и он покраснел. Они еще поговорили о Гамбо, и Фабио понял, что эта женщина почти не знает его.
— Почему ты совсем не смотришь на меня? — спросила она.
— Я смотрю на вас.
— Нет, ты не смотришь. Ну, что я сейчас делаю? — Она раскачивала на пальце цепочку с маленьким ключиком. Ее груди были совсем обнажены. — Почему ты отводишь глаза?
— Я не отвожу, Я смотрю на вас. Просто мне очень нужен велосипед. Я пришел за велосипедом.
— Велосипед тебе интереснее, чем я?
— Это очень красивый велосипед, — сказал Фабио, В наступившем вслед за этим молчании он уловил какую-то отчужденность и почувствовал, что ему следует сказать еще что-то. — И вы, по-моему, тоже красивая, — сказал он.
— Тогда хоть погляди на меня, черт побери!
Он оторвал взгляд от велосипеда и поглядел на нее так равнодушно, как только мог, решив рассмотреть ее холодно и бесстрастно, как если бы это был экспонат на лекции по анатомии или новая рубашка, но ему показалось, что стук его сердца гулко отдается во всех углах комнаты, и он с испугом заметил, что одна нога у него так дрожит, что это не может не броситься в глаза.
— Смотри — вот ключ от велосипеда. Видишь? — Она подняла вверх руку с ключиком на цепочке. — Хочешь по лучить — подойди и возьми.
Ему приходилось слышать о подобных вещах. За этим должна была последовать игра — отнимание ключа. Любовная игра — как называл это его отец. Он почувствовал вдруг, что не прочь принять в ней участие, но не знал, как к этому приступиться, да и правила игры были ему неизвестны. Женщина сама положила конец его колебаниям, притянув его руку к своей шее, чтобы он мог пощупать цепочку.
— Видишь, какая тоненькая, но очень крепкая, — сказала она.
После этого все пошло довольно быстро, хотя игра была несколько односторонней. Но женщина оказалась опытным игроком.
— Почему ты дрожишь? — спросила она, и он сказал, что ему холодно, хотя был весь в поту, и тогда она натянула на него и на себя простыню, отчего все стало как-то лучше.
— Что это у тебя?
Она указала на ладанку, которую он носил на груди.
— Святой Антоний Падуанский.
— Сними его, — сказала она. — Я не могу заниматься любовью, когда между нами болтается святой. Ты что — первый раз?
— Ну вот еще, — сказал Фабио.
Но она рассмеялась — очень нежно рассмеялась ему в лицо.
— У тебя будет хорошая учительница, — сказала она. — Это знаешь, как важно! Ты жутко поздно начинаешь.
«Я буду думать только об Анджеле, пока все это происходит, — сказал себе Фабио. — Нет, нет, нет! Я буду думать только о велосипеде. Буду помнить, что делаю все это по обязанности, чтобы раздобыть велосипед».
Влечение к женщине пробудилось в нем, но он старался заглушить в себе радость от ее близости. Ведь это был своего рода патриотический акт, исполнение долга — не больше.
— Ну что ж, — сказала она наконец. — Ты неплохой ученик, Фабио.
Ее слова огорчили его — должно быть, он невольно зашел дальше, чем требовал от него долг.
— Придет срок, и какая-то женщина получит в твоем лице хорошего любовника.
Он отвернулся, покраснев по своему обыкновению до ушей, и все же нельзя сказать, чтобы ему было неприятно это слышать.