Тайна серебряной вазы
Шрифт:
– Может быть, барышням угодно взять с собой птичку – она красивая.
– Да, я хочу, чтобы у меня был попугай, – произнесла кокетливо Мура, стараясь копировать сестру. Но сторож не обратил на ее попытки никакого внимания.
– Друг мой, – неожиданно разомкнула уста Брунгильда, и ее чарующе музыкальный голос поразил сестру, – мы были бы рады принять от вас такой подарок.
Сторож расплылся в улыбке и поклонился.
– Я готов показать вам эту птицу, я даже не знаю, чем ее кормить, только воду наливаю, – обратился он к Брунгильде через голову Муры.
Брунгильда не пошевелилась. Зато Мура как можно вкрадчивее предложила:
– Я, я, если вы не возражаете, посмотрю на птицу. Если она еще жива, мы возьмем ее непременно.
Сторож повел Муру к крыльцу, время от времени оборачиваясь на оставшуюся в коляске Брунгильду, – красавица молча улыбалась, и только немного спустя до Муры донесся ее звучный голос:
– Побыстрее, душа моя! Не задерживайся.
Мура помахала с крыльца рукой сестре и вступила в темный холл. На столике слева горела свеча – направо уходила широкая лестница. Поколебавшись с минуту, странный сторож сказал Муре:
– Возьмите подсвечник, хотя наверху довольно светло. На всякий случай. Подниметесь по лестнице, направо пройдете через две двери и увидите слева вход в кабинете князя. Там, слева от письменного стола, на полке – клетка с попугаем. На нее наброшен кусок черной ткани. Прошу прощения, но сопровождать вас не могу. Не имею права оставить свой пост.
Человек поклонился и остался смотреть, как Мура поднимается по лестнице, но когда она скрылась за поворотом, сторож вышел из дома и устремился к стоящей у ворот коляске. Какой там к черту попугай, если такая необыкновенная птица, такая изумительная красавица осчастливила его своей неземной улыбкой и благосклонным взглядом!
Мура тем временем оказалась в кабинете князя Ордынского. Свечи ей не пригодились, она их погасила. В кабинете, несмотря на зашторенные окна, было достаточно светло. Мура остановилась посреди кабинета, осмотрелась. Клетка стояла там, где и сказал сторож. Всюду следы поспешного отъезда – мебель сдвинута, книги валяются на полу. Мура подошла к подоконнику и взяла в руки тяжелый кожаный том с темными металлическими уголками. «Оповедь» – прочитала она, пролистала несколько шершавых желтых страниц и положила книгу на место. Она еще раз обвела взглядом кабинет и увидела на противоположной стене икону – Богоматерь с младенцем. Ей почему-то захотелось дотронуться до этой иконы. Она сняла перчатки и положила их поверх «Оповеди». Обогнув стол, она мимоходом приподняла ткань, укрывавшую попугая, увидела, как он встрепенулся, и тут же опустила ткань. Потом приблизилась к иконе, встала на цыпочки и провела правой рукой по темному серебряному окладу – необыкновенное чувство владело ей, необъяснимый прилив нежности. И выразить его можно было, не боясь чужих глаз, – чувствуя ладонью прохладу металла, окружающего божественный лик.
Тут Мура вдруг услышала странный звук, скорее скрип, отдернула руку и отскочила, наткнувшись на письменный стол. Скрип не прекращался, и Мура с ужасом смотрела, как изображение Богоматери с младенцем вместе с окладом стало медленно съезжать вниз, а за ним в углублении ковчежца стало выступать что-то другое. Сначала синее небо с вершинами елей и небольшой храм на круглой горке, потом полукруг золотого нимба, а потом и юное мужское лицо. Наконец вся картина открылась целиком, движение и скрип прекратились. Мура, ни жива ни мертва, сделала шаг вперед, чтобы рассмотреть таинственное изображение. На голове прекрасного юноши сияла корона. На куполе храма сверкали крест и месяц. Вокруг нимба шли алой краской выписанные слова: «ЦАРЬ ВСЕЯ РУСИ ВАСИЛИЙ СМИРЕННЫЙ, СВЯТОЙ ФЕОДОР БОРИСОВИЧ».
Мура оглянулась на дверь кабинета, прислушалась. В доме стояла полная тишина. В этой тишине она ощущала, как колотится ее сердце, как нарастает в душе страх, как пыльный всеми покинутый кабинет становится все более зловещим и опасным. Она не знала, как ей дальше быть, – перевела дух и решила как можно скорее уходить отсюда. Она взяла клетку с попугаем, захлопавшим крыльями, подбежала к подоконнику, схватила перчатки, сунула их в карман и, забрав подсвечник, быстрым шагом устремилась вниз.
В холле у дверей никого не было. Мура отдышалась, поставила подсвечник на столик, поглядела в зеркало. И медленно открыла дверь на улицу.
Брунгильда, увидев ее на крыльце, замахала рукой. Беседовавший с ней сторож благожелательно смотрел на приближающуюся Муру.
– Жива, жива птичка, – заметил он удовлетворенно, – разве не Божье дело спасти душу живую, пусть и пернатую?
Он помог Муре подняться в коляску, передал ей клетку с попугаем.
Хорошо, что сегодня тепло, – сказал он, – если быстро поедете, довезете в полной сохранности.
– Свечи я поставила на столик в холле...
Мура отвела глаза. Она дрожала от нетерпения – поскорей бы уехать, чтобы сторож не смог ее найти: неизвестно, как он отнесется к тому, что она натворила в кабинете?
– Признайтесь, барышня, – он явно не желал прерывать приятное знакомство, – страшновато было?
– Нет, не очень, – Мура прижалась к сестре.
– Ну, ничего, я и сам чувствую себя там не в своей тарелке, неприятный дом, жутковатый.
– Позвольте вас поблагодарить, друг мой, – пропела Брунгильда, – за вашу любезность. Кто знает, может быть, мы еще увидимся...
Она многозначительно улыбнулась и протянула ему руку в перчатке. Но так, чтобы он смог дотянуться губами только до самых кончиков пальцев.
– Езжай, братец, – обратилась она к извозчику и отвернулась так, чтобы человек у ворот увидел ее точеный профи ль.
Плечи извозчика расслабились: все время пока молоденькая барышня находилась в доме, он испытывал напряжение и теперь с удовольствием тронул свою сытую гладкую лошадку. Барышни поминутно просили его, чтобы он ехал как можно быстрее и самым коротким путем.
Через полчаса они входили в свою квартиру, смеясь и наперебой рассказывая Елизавете Викентьевне о необычном приключении. Они снимали свои шапочки, шарфы, пальто, ботинки, заглядывали в зеркало, а потом, все также смеясь и успокаивая мать, не ожидавшую от своих воспитанных дочерей подобной самостоятельности, последовали за нею в гостиную.
В гостиной сидела за столом незнакомая пожилая женщина с приятным лицом – она приветливо улыбалась, переводя взгляд с одной девушки на другую.
– Позвольте представить вам, Полина Тихоновна, моих дочерей – Брунгильда и Мура. Полина Тихоновна, девочки, тетушка нашего дорогого Клима Кирилловича.