Тайна серебряной вазы
Шрифт:
– А вуаль, не слишком ли она изнеживает кожу, а потом дамы и барышни жалуются на пятна и прыщи, на плохой цвет лица...
– Прыщи не так страшны, как катары, насморки, воспаления уголков рта. Вуаль может защитить от жары, она уместна на Востоке, а нашим дамам следует вести себя осторожнее, зимой при дыхании остывающий воздух дает неприятный осадок на внутренней стороне вуали, отсюда болезни.
Уловив чутким ухом в терпеливых, хмурых разъяснениях Клима Кирилловича обычные для него спокойно-добродушные интонации, Полина Тихоновна решила, что пора сменить тему разговора.
– Понравилась ли тебе выставка? Пишут, что ничего значительного не было, а яркие декорации затеяны, чтобы хоть как-то привлечь внимание к заурядным картинам...
– Я не согласен с этим мнением. Конечно, я не знаток в живописи, но то, что я увидел, необычно и неординарно.
И Клим Кириллович стал рассказывать тетушке о выставке. Спокойный доклад племянника окончательно придал Полине Тихоновне решимость пойти в более волнующем ее направлении.
– Брунгильда чудо как хороша, – осторожно начала она, – тоненькая, грациозная...
– Да, Брунгильда очень грациозна, – признал доктор Коровкин и с грустью добавил: – Она привлекает внимание, к сожалению, и недостойных ее людей тоже.
– На выставке вы встретили знакомых? – безразличным тоном задала очередной нужный вопрос тетушка Полина.
– Знакомых не встретили, а вот новые знакомства завели – одно приятное, с архитектором. Другое неприятное – некий развязный хлыщ навязывал нам свое общество, смутил своими комплиментами и расспросами Муру, слишком пристально, до неприличия, разглядывал Брунгильду.
Лицо Клима Кирилловича приняло вчерашнее, мрачноватое выражение, но тетушка Полина радовалось, что ее Климушка высказал вслух печалящие его мысли. Он приревновал Брунгильду – так поняла она по его ответу. Теперь следовало направить разговор в более безопасное русло.
– Я все думаю и не решаюсь спросить. Брунгильда, есть ли это имя в святцах? Почему Муромцевы так назвали дочь? У младшей имя вполне православное – Мария.
Но Клим Кириллович не успел ничего ответить – раздался звонок в дверь, мальчишка-посыльный принес записку. Развернув листок бумаги, Клим Кириллович увидел поспешно нацарапанные слова:
«Дорогой Клим Кириллович! Никому не показывайте эту записку, никому не говорите. Прошу вас, срочно приезжайте сегодня – как бы случайно – к нам, мне непременно надо с вами поговорить наедине по важному секретному делу. Не раньше 7 часов вечера.
Мура».
Клим Кириллович, сказав тетушке о нежданном срочном вызове и сославшись на необходимость порыться в справочниках, прошел в свой кабинет, разорвал на мелкие клочки записку и сел за письменный стол.
Что случилось? Почему такая таинственность? Прилично ли ему откликаться на приглашение юной девушки? Что скажет профессор Муромцев, Елизавета Викентьевна?
Вопросы не имели четких ответов. После некоторого раздумья доктор решил исполнить просьбу, изложенную в записке. Он не представлял себе цели предстоящего визита и пытался отгадать – о каком секрете шла речь в записке младшей профессорской дочки?
Не появился ли в окружении Брунгильды кто-то, кто может пленить ее сердце, – его соперник? Нет, вряд ли. Возможно, девочка хочет сделать сюрприз папе или маме, подготовить святочную шутку, не посвящая в нее старшую сестру, хочет с ним посоветоваться – похоже на Муру. Но почему с такими предосторожностями? Вчера в экипаже Мура была непривычно молчалива, впрочем, Брунгильда говорила за троих – как тонко она понимает музыку, живопись…
В конце концов доктор так взволновался от неопределенности, что едва дождался указанного часа и в непроходящем нетерпении добрался до квартиры Муромцевых.
Дверь ему открыла горничная Глаша, сообщившая, что профессор с женой и Брунгильдой уехали на благотворительный университетский вечер, дома лишь барышня Маша, которая неважно себя чувствует. Глаша явно обрадовалась неожиданному визиту Клима Кирилловича, в ее глазах он обладал непререкаемым авторитетом, с тех самых пор как помог ей удачно избавиться от болезненного нарыва на среднем пальце правой руки – и потребовалось-то всего приложить распаренную луковицу, никакого хирургического вмешательства, так пугавшего Глашу. Девушка сказала, что доктор, может быть, зайдет к барышне, лекарства ей порекомендует?
Клим Кириллович, подивившись про себя изобретательности Муры, подал Глаше пальто и шапку, снял галоши и проследовал в гостиную. На диване полулежала под пледом несчастная Мура. Глаза ее горели, щеки казались покрытыми нездоровым румянцем, она теребила в руках какую-то книгу.
– Добрый вечер, Мария Николаевна, – сдержанно приветствовал ее доктор, ощущая за спиной взгляд довольной Глаши, – никак вы заболеть вздумали? Совсем лишнее, уверяю вас. Хорошо, что я случайно заехал – совсем забыл, что вы собирались на благотворительный вечер. Давайте-ка я посмотрю своим медицинским взглядом, чем можно вам помочь.
Он взял стул, присел на него рядом с диваном. Мура смотрела на него паническим взглядом. Он взял ее руку, чтобы пощупать пульс, – рука ее дрожала. Потрогал лоб – нет, температуры у девушки не было. И все-таки он, решив до конца продолжить предложенную Мурой игру – да и игру ли? – обернулся к почтительно замершей Глаше.
– Простуда, пока в легкой форме. Надеюсь, удастся остановить. – Он снова повернулся к мнимой больной. – Милая Маша, откройте рот. Покажите язык. Так, язык чистый. У вас что-нибудь болит? Дышать трудно? Вы не могли чем-нибудь отравиться?
Мура мотала головой, в глазах застыла безмолвная просьба о помощи.
– Глаша, – обернулся Клим Кириллович к привставшей на цыпочки горничной, – приготовьте клюквенный или брусничный морс, да побольше. Кроме того, в мисочке разведите уксус с кипяченой водой и принесите парочку бязевых или льняных салфеток для компресса.
Глаша удалилась исполнять распоряжения доктора.
Как только она скрылась за дверью, Мура приподнялась, села, схватила за руку доктора и быстро зашептала.
– Доктор, придумайте что-нибудь, чтобы ее услать, мне надо поговорить с вами без свидетелей, только вы мне можете помочь, прошу вас.