Тайна силиконовой души
Шрифт:
Сестры уже двинулись в сторону калитки в стене, которая вела на огороды: Люша подхватила грабли, Елена тяпку.
Огород впечатлял масштабом и ухоженностью: ровные дорожки, бордюры из досок. Озимая зелень пробивалась из-под черной, «жирной» земли. Бо'льшая часть грядок была вскопана, кое-что посажено: по краю аккуратных бороздок были воткнуты прутики, обозначавшие места посева. Некоторые грядки перекапывали трудницы – женщины в пестрых платках и юбках. Длинная, метров на пятнадцать теплица возвышалась на самом краю огородного участка, за которым открывалось еще не вспаханное поле. В теплице кто-то работал. «Мать Мария», – узнала Юля «остолбеневшую» монахиню, когда та выглянула из полиэтиленового домика: зыркнула на пришедших и вновь юркнула в укрытие.
– В теплице помидоры. Огурцы – на воле, рядом. На поле, что пашем
Люша с сестрами, увлеченно беседуя, двигалась вдоль гряд в сторону фруктового сада, который просматривался за огородным участком. Человек, наблюдавший из крохотного окошка курятника за «огородной троицей», бесшумно отворил дверь и выскользнул во двор. «Слишком много болтает с сестрами… Слишком… И вправду опасно… да», – будто на что-то решившись, он быстро зашагал вдоль монастырской стены – не хотел в эту минуту «светиться» у калитки сестринского корпуса, зашел в обитель через парадный вход, широко перекрестившись.
Глава пятая
Анализ Светланой документов не выявил ничего сенсационного. Главной задачей казначейши, как и большинства бухгалтеров в России, было максимальное сокращение сумм налогов, то есть сокрытие реальных цифр выручки. Поступала мать Евгения просто – делила суммы отчетов на два, и дело с концом. Потом бумаги приводились в божеский вид, чтобы не лезли в глаза нестыковки. «Все так, сестричка, делают, все так… иначе ж разве выживешь, что ты, сестричка. Матушка благословила, и все знают… ну, то есть, кому надо знать, я хочу сказать…» – зудение матери Евгении ужасно мешало Светке, которая и не думала возмущаться. И на самом деле зачем деньги разбазаривать, если надо всех накормить, согреть, да и ремонт своевременно сделать?! Впрочем, среднемесячная прибыль монастыря, даже с учетом довольно хлебных московских лавок, получалась не так уж велика: без спонсорских вложений, конечно, невозможно было бы в одночасье построить собор или здоровенный, на шестьдесят коек, паломнический корпус.
Светлана одного понять не могла: как мать Евгения собиралась «замылить» двадцать миллионов? Все это она и пыталась подробно донести вечером Люше.
Но та утратила на ближайшие часы способность к усвоению информации. К вечеру сестра Иулия не только падала от физической усталости, но, главное, измоталась напряженным общением с массой незнакомых людей. Слава Богу, Светка приткнула подругу на вечерней службе на лавку у самых дверей, и Люша с наслаждением, в полудреме вкушала пищу духовную – тихое пение и еле слышное бормотание священника из алтаря. Вечерняя трапеза промелькнула для сонной трудницы незаметно. Она поклевала творогу и макарон, выдула три стакана чаю: без чая жить Люша не могла. Совсем. Собственно, она не могла обходиться в домашней обстановке без двух вещей – чая и послеобеденного отдыха – краткого, но продуктивного. После получасового сна мать семейства снова превращалась в «электровеник», по словам мужа, который с мольбой просил «выключить его уже, в конце-то концов, к полуночи»!
Ночь стала для новоявленной паломницы настоящим кошмаром. Во-первых, все семейство Шатовых привыкло спать в свежести и прохладе – с открытым окном или фрамугой. Но тетки-трудницы, наполнившие мрачную башню нестерпимыми уже для Люши разговорами, запахами, движением, и, наконец – о ужас! – отчаянным, на все лады, храпом, – эти тетки категорически отказывались открыть на ночь маленькое оконце кельи. Им, видите ли, было достаточно форточки величиной со спичечный коробок! Нужно заметить, что Светку все это совершенно не раздражало: она, едва коснувшись подушки, громко и органично внесла свою лепту сопения в сонный хор богомолок. Ко всему прочему, труд Дорофеича по замене прокладки в душе оказался столь неэффективен, что где-то к трем часам ночи (или утра? скорее, все же – утра, судя по первому протяжному крику петуха на скотном дворе и отзыву его деревенских собратьев) Люша, ощущая каждую каплю воды, бренчащую о пластик, на своей голове, не выдержала этой азиатской пытки, встала, напялила два свитера и теплые носки и, замотавшись до носа платком, вышла на улицу.
Было свежо, безветренно, умиротворяюще спокойно. Высоченный зев неба будто приглашал на живую экскурсию по нерукотворному планетарию: мириады ярчайших звезд, среди которых знающий глаз рассмотрел бы и самые диковинные созвездия. Яркое тихое небо предвещало погожий день. Вдохнув чистого воздуха, Люша почувствовала, что прямо вот здесь, у порога башни, свернется в клубочек и уснет. Непроизвольно она сунула руку в карман куртки и – о, Эврика! – наткнулась на ключи от машины. Можно ведь спать в машине! Разложу сиденья, прогрею салон и хоть два часа-то посплю, как однажды под Питером с Сашкой. Главное, справиться с входной калиткой. Люша уже двинулась в направлении ворот, как тут до нее слабый ветерок донес какой-то странный звук. Кошка мяучет? Нет, вроде. Никаких кошек она не узрела за весь день. И снова – едва слышное «мяу». Нет, нет-нет – это плач! Женский, на высокой ноте. И он едва доносился от колокольни, на которую сегодня так и не достало сил залезть Люше, хоть сестра Елена и предлагала. Пойти навстречу плачу? Да нет, глупо… И страшно… Люша замерла. В это мгновение от зияющего чернотой входа в белоснежную колокольню стремительно отделилась тонкая фигурка, метнулась в сторону сестринского корпуса. «Она меня заметила», – пронеслось в Люшиной голове, и сыщица вдруг опрометью бросилась к своей спасительной башне, мгновенно разделась и уже через три секунды провалилась в долгожданный сон.
Проснулась она от звона колоколов в пустой келье: все кровати аккуратно застелены, и, судя по льющемуся в оконце солнечному свету, было явно не пять утра. «Как же я не слышала копошение и уход семи человек? Я от малейшего шороха просыпаюсь», – Люша в недоумении села на жестком своем ложе – оказывается, она умудрилась заснуть в свитере и носках. Впрочем, на раскачку времени нет: десять минут для душа, глоток воды (на столе, как по волшебству, красовался электрический чайник в окружении разномастных чашек), и Люша уже летела к храму.
Оказывается, звон оповещал об окончании литургии. Уже ДЕВЯТЬ! «Вот это я сплю, позорище! И Светка хороша – тоже мне подруга!» – пронеслось в голове несклепистой паломницы. У ступеней храма она столкнулась с группкой монахинь и трудниц, среди которых возвышалась и ее торжественно-благостная подруга. Фотиния неспешно крестилась на храмовые двери.
– Ты что не разбудила меня, деятельша? – накинулась Люша на богомолку.
– Христос воскресе! – альтом пропела невозмутимая Светка.
– Воистину воскресе! – колоратурой ответствовала Люша.
– Пошли в трапезную, чаю небось хочешь, – Светку явно забавляла растерянность подруги. – Ты ж бродила полночи – все наблюдали твои маневры. Ну, я решила дать тебе возможность поспать, еще наработаешься сегодня. Скоро следователь, кстати, приезжает.
– Да вы храпели все, как не знаю что! Я в машине буду эту ночь спать.
– Дело хозяйское, – пожала плечиком Светка.
– Как мама Калистраты?
– Слава Богу. В больнице сказали, угрозы инсульта нет.
Завтрак, по здешним меркам, оказался скромным – понедельник для монашествующих был постным днем, но и для мирских не больно-то разнообразили стол: овсянка на воде (в нее, правда, позволялось добавить масла, принесенного одной из трудниц с кухни), вчерашние макароны с овощами, чай с вареньем и сушками. Пока паломницы трапезничали, в монастыре уже развернула работу опергруппа из Эм-ского следственного управления. Осмотр места преступления – бухгалтерии – привел следователя Сергея Быстрова и оперуполномоченного Дмитрия Митрохина к выводу, что сейф, скорее всего, открывали родным ключом – никаких повреждений на маленьком железном ящике. Судя по тому, что идеальный порядок в комнатке не нарушен – иначе мать Евгения, конечно, что-то заподозрила бы, вор был свой, хорошо знавший расположение предметов. Дело в том, что от входа сейф не просматривался – он был вдвинут в полку длинного стеллажа, идущего вдоль стены. Стеллаж задернут занавеской – от пыли и лишнего глаза. Трудников и паломников, по заверению сестер, никто никогда не пускал в сестринский корпус. Замки на дверях и окнах целы. Значит, вора следовало искать среди насельниц. Митрохин пошел собирать данные и улики «вокруг» – явно масштабное мероприятие, учитывая многолюдность обители – тридцать пять монашек да столько же трудниц – и величину территории, включая злосчастный хоздвор. Быстров же сосредоточился на опросе главных свидетелей.