Тайна соборной горы
Шрифт:
в России, что, произнося тост, еле сдерживал волнение.
— До этого момента, — сказал Фокс, — я думал, что мое сердце так же твердо, как тот лед, который зимой покрывает воды Невы и подобно этому последнему отражает ту теплоту, которая на него ниспадает. Однако сейчас, в эти последние минуты, восторженное ко мне уважение моих русских друзей преодолело меня. Язык прилипает к гортани. Сердечность, которая окружает меня, растворяет мое сердце. За Россию и наших русских друзей! Прощайте!
Одна из газет отметила, что "из уважения к тому глубокому волнению, какое в эту минуту овладело посланником американского
А что же черепане, отправившиеся целой делегацией в Кронштадт для встречи с американцами? Им суждено было поставить последнюю точку в душевном потрясении Густава Фокса. В тот самый момент, когда он произнес свой прощальный тост, и все присутствовавшие на завтраке молча его поддержали, к борту яхты "Рюрик" пристал небольшой бот, в котором и была депутация города Череповца Новгородской губернии.
Поднявшись на борт яхты, черепане преподнесли американскому послан-
нику на расписном деревянном блюде свой хлеб-соль, а глава депутации
В. А. Милютин сказал при этом несколько слов о том, что "Череповец, небольшой город великой России, благодарит его за те слова сочувствия и уважения, какие преподнес он государю благодетелю России от имени великой республики по ту сторону океана".
Густав Фокс в ответ произнес: "Господа! Подобно тому, как океан составился из собрания капель, так и эта могучая империя сложилась из объединения отдельных общин, крестьянские представители одной из которых сейчас находятся передо мной. Как солнце, находясь в центре вселенной, является источником света и теплоты и сосредоточением силы, так и царственный благодетель России является зиждительной силой для тех миллионов, которых поднял он из унижения рабства на высоту человеческого достоинства".
"Поднося посланнику хлеб ситный, испеченный в Череповце, — сообщает о том же Ф. Кадобнов, — депутация объяснила ту его особенность, что он всегда поднимается, как бы сильно не сжимали его. На что г. Фокс отвечал: "…Этот хлеб похож на Россию и Америку. Обе эти страны также поднимаются, как бы сильно ни сжали их извне". Затем осушил бокал за благоденствие города Череповца.
Этот бокал вместе с национальным американским флагом и собственноручной подписью на нем и своею фотографическою карточкой г. Фокс вручил депутации на память городу Череповцу. Бокал, фотокарточки г. Фокса и депутатов Череповца, оправленные в серебро на особом постаменте, и национальный флаг Америки находятся в зале городской думы. Вот с этого момента черепане уже стали называться "американцами", а не "белохребтными".
Остается лишь добавить, что в материалах фонда городской думы Череповецкого филиала областного архива хранится опись имущества этого учреждения, где имеется запись об американском флаге. Отсюда, после упразднения городских дум в июне 1918 года, он, очевидно, и попал в краеведческий музей, став одним из многих свидетелей прошлого.
1973г.
По земному кругу
Много лет назад мне посчастливилось знать замечательного русского писателя и моего земляка Сергея Николаевича Маркова, человека удивительной литературной и человеческой судьбы – поэта, прозаика, ученого-историка, географа и путешественника.
Немного было у меня с ним встреч и бесед, но след в душе они оставили неизгладимый, а две книги стихов и прозы с дарственными надписями Сергея Николаевича – одни из самых ценных в моей личной библиотеке. К его книгам я обращаюсь часто, да и как не обращаться, прочитав однажды такое:
Знаю я – малиновою ранью
Лебеди плывут над Лебедянью,
А в Медыни золотится мед…
Многогранность таланта С. Н. Маркова проявилась с первых же его шагов в литературе еще в начале двадцатых годов. Но и через пятьдесят лет, в предисловии к одной из своих книг, он писал: "И теперь продолжаю писать и стихи, и художественную прозу, и исследования по истории русских географических открытий, не делая никакого предпочтения ни одному из этих жанров".
Люди разных мест считают Сергея Николаевича Маркова своим земляком: костромичи из Парфентьева, где он родился в 1906 году, жители Вологодчины, Урала, Сибири, Казахстана. Но, куда бы не забрасывала его беспокойная судьба, он всегда помнил родной ему Север, "костромские и вологодские черные леса, белокаменный Великий Устюг, голубые валуны, разбросанные по долине Онеги, затерянная в лесах Тотьма, беломорские маяки…"
Он был истинно русским человеком, писателем. Прочитанные в первый раз строки его стихотворения "Русская речь" до сей поры звучат в душе моей:
Я – русский. Дышу и живу
Широкой, свободною речью.
Утратить ее наяву –
Подобно чуме иль увечью.
Бессмертной ее нареки!
Ее колыбель не забыта:
В истоках славянской реки
Сверкают алмазы санскрита…
А с Вологодским краем у писателя были связаны особые воспоминания. Отец его, Николай Васильевич Марков, окончивший в свое время Константиновский межевой институт в Москве, служил сначала землемером в Парфеньеве Костромской губернии, а потом был переведен в Вологду на должность начальника губернской землеустроительной конторы.
"Больше всех, — вспоминал Сергей Николаевич, — этому радовалась моя бабушка Прасковья Михайловна Козырева, урожденная Леонтьева, коренная вологжанка. Отец ее в прошлом столетии служил в Вологде губернским стряпчим". Бабушка очень гордилась, что "родилась при Батюшкове" и была знакома с вологодской писательницей Е. П. Ледковой-Султановой, близко знавшей Достоевского и Тургенева.
Вскоре отца перевели в Грязовец на новую должность "непременного члена уездной землеустроительной комиссии". Здесь Сергей учился в гимназии, здесь же в отцовской библиотеке, редком по тем временам для Вологды и Грязовца собрании книг, началась его любовь к русской литературе. К сожалению, библиотека отца и его личный архив пропали при переезде семьи в Верхнеуральск.
…В двадцатых годах, когда Сергей Марков начал печататься в газетах и журналах, произошла его встреча с Максимом Горьким. Вот как об этой странице своей биографии вспоминал сам Сергей Николаевич:
"Мой рассказ "Голубая ящерица", опубликованный в "Сибирских огнях", попал к Горькому, и он разыскал меня…
1 июня 1929 года я и пришел к нему в Машков переулок. В конце беседы Горький попросил меня подготовить рукопись первой книги рассказов: он будет хлопотать о ее издании!
— Вот здесь, в рассказе, я подчеркнул одну вашу мысль. Вы пишете: "Вероятно, боязнь забыть слово и породила поэзию". Любопытно, очень любопытно!