Тайна соборов

Фулканелли

Но разве они и впрямь безгласны и немы? В этих каменных книгах фразы выражены барельефами, мысли — стрельчатыми арками. Не менее красноречив и сам неистребимый дух, что исходит от их страниц. Более доходчивые, чем их младшие собратья — манускрипты и печатные книги, — они превосходят их тем, что просто, бесхитростно и с благолепием проявляют единый абсолютный смысл, очищенный от украшательства, намёков, литературной двусмысленности.

«Язык камня, на котором говорит это новое искусство, — справедливо замечает Ж. Ф. Кольф [7] , — одновременно и ясный, и величественный. Он обращён и к простым людям, и к высокообразованным. Какой возвышенный язык у каменной готики! Песнопения Орландо де Лассю ⁽¹⁾ или Палестрины ⁽²⁾ , органные произведения Генделя или Фрескобальди ⁽³⁾ , оркестровые сочинения Бетховена или Керубини ⁽⁴⁾ и превосходящее все их произведения простое и суровое — может быть, единственно истинное — григорианское пение лишь налагаются на

те эмоции, которые возбуждает сам собор. Горе тем, кто не любит готической архитектуры! Эти душевно обделённые люди вызывают жалость».

7

J.F. Colfs. La Filiation généalogique de toutes les Ecoles gothiques. — Ж.Ф. Кольф. Генеалогическая преемственность всех готических школ. — Paris, Baudry, 1884.

Святилище традиции, науки и искусства, готический собор не следует рассматривать лишь как здание, сооружённое во славу христианства; скорее, это обширное воплощение в камне идей, стремлений, веры народа, некое совершенное целое, на которое можно без опасения полагаться, когда стоит задача проникнуть во внутренний мир наших предков, какой бы области это ни касалось: религиозной, светской, философской или социальной.

Благодаря смелости сводов, благородству нефов, впечатляющим размерам и красоте исполнения, собор являет собой самобытное, удивительно гармоничное творение, значимость которого, судя по всему, выходит за рамки собственно богослужения.

Если тишина и благоговейная обстановка, создаваемая призрачным многоцветием витражей, приглашают к молитве, располагают к размышлению, то внутреннее убранство собора, его архитектоника и отделка с удивительной силой настраивают не на столь душеспасительный лад, распространяют более мирской и, не побоимся этого слова, чуть ли не языческий дух. Помимо религиозного вдохновения и религиозного пыла здесь нетрудно обнаружить отражение многочисленных забот, занимавших великую душу народа, его убеждений, силы воли, образа его мыслей во всей их сложности, отвлечённости, полноте, во всём их своеобразии.

В собор приходят на богослужение: в горе и в радости, в составе похоронной процессии и в дни церковных праздников, но не только. Здесь под предводительством епископа проводят политические собрания, здесь обсуждают цены на зерно и скот, суконщики договариваются о стоимости тканей, сюда спешат, чтобы обрести поддержку, испросить совета, вымолить прощение. И едва ли не каждая артель является в собор освятить шедевр своего нового члена и раз в год почтить память своего святого покровителя.

В прекрасную эпоху Средневековья здесь случались и другие столь притягательные для толпы церемонии, в частности праздник дураков (или мудрецов), когда необычное праздничное шествие — шутовской папа, служители, ревнители, простой народ, шумный, проказливый, весёлый народ Средневековья, который переполняли жизненные силы, охватывали воодушевление и восторг, — покидало церковь и обходило город… Забавная сатира на невежественное духовенство, вынужденное подчиняться авторитету Сокровенного Ведения, подавляющего своим неоспоримым превосходством. Ах, этот праздник шутов с карнавальной колесницей, представляющей триумф Вакха, влекомой кентавром и кентаврессой, голыми, как и сам бог, и в сопровождении великого Пана! В готических нефах хозяйничал непристойный карнавал: выходили из воды нимфы и наяды; олимпийские боги — Юнона, Диана, Венера, Латона встречались не где-то там, в облаках, не на балетной сцене, а прямо в соборе, чтобы послушать мессу. И какую мессу! Сочинённую согласно языческому ритуалу посвящённым Пьером де Корбеем⁽⁵⁾, архиепископом Санса, мессу, во время которой паства в году 1220-м издавала радостные вакхические вопли «Эвое! Эвое!», а хор в неистовстве отвечал:

Нœс est clara dies clararum clara dierum! Hœc est festa dies festarum festa dierum! [8]

Был ещё Праздник Осла ⁽⁶⁾ — почти такой же пышный, как и праздник дураков, — когда под священные своды триумфально вступал мэтр Алиборон (maitre Aliboron) ⁽⁷⁾ , чьи деревянные башмаки некогда попирали еврейские мостовые Иерусалима ^XII . Нашему славному Христофору посвящалась особая служба, во время которой, перефразируя писание, прославляли сильную ослицу, что принесла Церкви золото из Аравии, ладан и мирру из Савейского царства [9] ^XIII . Причудливая пародия, которую священник, будучи не в состоянии понять, молчаливо принимал, склоняя голову перед смешным — ведь его к тому же вдрызг напоили мистификаторы из страны Сава или Каба, самые настоящие кабалисты. И резец скульпторов того времени показывает нам эти необычные увеселения. Так, по словам Витковски [10] , барельеф одной из капителей большого столба в нефе собора Нотр-Дам де Страсбург воспроизводит шутливую процессию, где можно различить борова с кропильницей, за которым следуют ослы в священнических ризах и обезьяны с различными церковными причиндалами, а также рака с лисом. Это Процессия Лиса или Праздника Осла. Добавим, что точно такая же сцена представлена в виде миниатюры на сороковом листе манускрипта № 5055 из Национальной библиотеки.

8

Этот день — самый торжественный среди всех торжественных дней!

Этот день — самый праздничный среди всех праздничных дней! (лат.)

9

* Весь курсив в тексте, кроме особо оговорённых мест, — Фулканелли.

10

G.J. Witkowski, L’Art profane à l’Eglise. Ж.Ж. Витковски, Светское искусство в Церкви. — Etranger? Paris, Schemit, 1908, p. 35.

И наконец, упомянем о странных обычаях, зачастую содержащих очевидный герметический смысл, — это ежегодные обряды, проводившиеся в готических церквах, такие, как бичевание аллилуйи, во время которого юные певчие выгоняли кнутом гудящие волчки-сабо [11] из нефов Лангрского собора, процессия масленицы (Convoi de Carême-Prenant), дьяволиада в Шомоне ⁽⁸⁾ шествие и пиршество дижонской пехоты (Infanterie dijonnaise) — последний отголосок праздника дураков со своей Матерью-Дурой (Mère Folle), раблезианскими грамотами, знаменем, на котором два монаха, расположенные валетом, обнажают ягодицы, а также диковинная игра в пелоту в Сент-Этьенской церкви и Осерском соборе, исчезнувшая к 1538 г., и т. д.

11

Волчки-сабо имели форму тау или креста. В кабале сабо эквивалентно cabot (кабо) или chabot (шабо), chat botté (ша боте), то есть коту в сапогах из Сказок матушки Гусыни. В пирог с сюрпризом, который подают в день Богоявления. Часто вместо боба кладут волчок-сабо.

II

Собор — гостеприимное пристанище для всех обездоленных. Больные, приходившие в собор Нотр-Дам де Пари просить у Бога облегчения своих страданий, оставались там до полного исцеления. Им предоставляли освещённую шестью светильниками часовню у вторых ворот. В этой часовне больные ночевали. У самого входа в базилику консультировали врачи. Именно здесь обосновался медицинский факультет, который в XIII в., стремясь к независимости, покинул стены Университета. Последнее, по настоянию Жака Депара, собрание факультета состоялось в 1454 г.

Собор — неприкосновенное убежище для людей преследуемых и гробница для усопших знаменитостей. Это город в городе, духовное сердце, центр общественной деятельности, место наивысшего проявления мысли, науки, искусства.

Пышным цветением орнаментов, многообразием украшающих его сюжетов и сцен собор являет собой полный свод самых различных средневековых знаний, порой наивных, порой благородных, но всегда животворных. Эти каменные сфинксы — прежде всего учителя и наставники.

Ощетинившиеся химеры, уродцы, комические фигуры, маскароны⁽⁹⁾, страшные горгульи⁽¹⁰⁾ — драконы, вурдалаки и тараски⁽¹¹⁾ — служат извечными хранителями наследия наших предков. Искусство и наука, некогда сосредоточенные в больших монастырях, покидают мастерские и лаборатории, переступают порог собора, взбираются на колокольни, пинакли и аркбутаны, цепляются за своды, заполняют ниши, превращают стёкла в драгоценные камни, извлекают трепетные звуки из меди колоколов и расцветают на порталах в радостном полёте свободы и выразительности. Что может быть более экзотеричного в таком общедоступном обучении! Что может быть доходчивее этого обилия самобытных, живых, естественных, экспрессивных, колоритных, иногда сумбурных, но всегда занимательных образов, что может быть трогательнее этих многочисленных свидетельств повседневной жизни, вкусов, идеалов, влечений наших отцов и, в особенности, что может быть пленительнее символики древних алхимиков, искусно переданной в скромной средневековой скульптуре! С этой точки зрения собор Нотр-Дам де Пари — собор философический и бесспорно один из самых совершенных образцов подобного рода. Виктор Гюго находил в нём «достаточно полный обзор герметической науки, совершенным выражением которой является церковь Сен-Жак-ля-Бушри».

Алхимики XIV в. собирались раз в неделю, в субботу (день Сатурна), у главного входа собора, у портала св. Маркелла или у небольших Красных ворот, украшенных саламандрами. Дионисий Захарий утверждает, что этот обычай соблюдался ещё в 1539 г. также «по воскресным и праздничным дням». Ноэль дю Фай также свидетельствует, что «в соборе Нотр-Дам де Пари проходили многолюдные собрания учёнейших мужей» [12] .

Там, под изумительными сводами, покрытыми краской и позолотой [13] , под кордонами вуты, под тимпанами с разноцветными фигурами каждый из них излагал результаты своих работ, распространялся о ходе своих изысканий. Высказывались суждения, обсуждались возможности. Тут же на месте изучался подспудный смысл прекрасной каменной книги, и замысловатые толкования таинственных символов оказывались едва ли не самой оживлённой частью подобных собраний.

12

Noël du Fail, Propos rustiques, balivernes, contes et discours d'Eutrapel (ch. X) — Ноэль дю Фай, Сельские беседы, небылицы, сказки и речи Этрапеля (гл. X). — Paris, Gosselin, 1842.

13

В соборах кругом была позолота и яркие краски. Об этом, в частности, можно прочитать в записках армянского епископа и путешественника XV в. Мартироса, свидетельствующего, что портик собора Нотр-Дам де Пари сиял, как райские врата. Пурпурный, розовый, синий, серебристый, золотистый цвета. На главном портале, в верхней части тимпана ещё и сегодня можно различить следы позолоты. А вот портал церкви св. Германа Осерского сохранил свои краски и усеянный золотыми звёздами голубой свод.

После Гобино де Монлуизана⁽¹²⁾, Камбриеля⁽¹³⁾ и tutti quanti мы тоже хотели бы предпринять благочестивое паломничество, побеседовать с камнями, задать им вопросы. Увы, мы опоздали! Варвар Суфло⁽¹⁴⁾ разрушил большую часть того, чем в XVI в. восхищались алхимики. И если искусство в какой-то степени обязано выдающимся архитекторам Туссену, Жоффруа Дешому, Бёсвильвальду⁽¹⁵⁾, Виолле-ле-Дюку⁽¹⁶⁾ и Лассю⁽¹⁷⁾, отреставрировавшим базилику, над которой надругались академики (profanée par l’Ecole), то для герметической науки потери оказались невосполнимыми.