Тайна Соснового холма
Шрифт:
Резкий звон рядом заставил Ингигерду вскинуться от неожиданности и отпрянуть в сторону – Арн выронил кувшин с пивом, и он грохнул об пол с оглушительным звоном, разбрызгивая осколки и капли пенной браги.
– А-а-ах! – невольно вырвалось у Ингигерды. Она вскинула глаза с осколков на лицо Арна. – Что… – но договорить не успела, потому что некому было говорить: Арн развернулся и ушёл из кухни на улицу, не сказав ни слова.
– Арн? Арн, подожди!
Но он будто и не слышал, ушёл стремительно.
В пиршественном
Что случилось? Почему он так? Разве она не угодила ему едой и питьём, а может, всё дело в другом?
Торопясь и переживая, она порезала палец об осколки, зажала порез зубами. О том, что говорили дальше в гриднице, она уже не слушала, да и было ли ей до этого сейчас. От горькой обиды и непонимания случившегося, от непомерной усталости за весь день хотелось расплакаться, но волю слезам она дала только в постели, когда угрелась под мягкими шкурами.
На следующий день провожали гостей, менялись подарками и добрыми пожеланиями, заверениями в дружбе и в согласии, шумно и долго прощались. Ингигерда не видела Арна за всей этой суетой, а молчаливый Надольв не сводил с неё глаз и еле заметно улыбался в рыжие усы. Ингигерда не привыкла к подобным взглядам, они тревожили её, она старалась всячески отгородиться от высокого гостя, но всюду встречала на себе его взгляд. Чего доброго, ещё соберётся сосватать, зашлёт сватов, этого ей как раз и не хватало. Быстрей бы уезжали они, что ли.
Глава 8
Только на следующий день она разыскала Арна в дровеннике. В тени навеса он неторопливо складывал поленницу из расколотых дров, заметив Ингигерду, улыбнулся, но без большой радости, словно мысли его были заняты чем-то другим, и совсем другое занимало его, несмотря на работу.
– Арн… – позвала дочь хёвдинга.
– М-м-м… – отозвался он, чуть двинув подбородком, укладывал полено, а оно, хитрое, попалось с сучком, и он прилаживал его поудобнее, чтоб не мешало положить наверх другие.
– Я ещё вчера хотела найти тебя, у меня не получилось…
– Гости… – добавил он причину этого сам.
– Да. – Она согласно покивала головой, амулеты и обереги на груди её зазвенели. – Ты так быстро ушёл тогда и… – Ингигерда хотела сказать о разбитом кувшине, но подумала, что он обидится, будто бы она жалеет посуду. – Это из-за меня ты ушёл, да?
Какое-то время он молчал, а потом ответил негромко:
– Нет, всё по другой причине…
– Какой?
– Это неважно, и я сам не хочу об этом говорить.
Ингигерда помолчала, раздумывая, подобрала из-под ног два полена, они лежали в стороне от всех, и подала Арну по-одному. Взгляды их двоих встретились на мгновение.
– Ты говорил, что собираешься
– Я не сбегу! – перебил он её и обернулся, не глядя, поправил полено. Ингигерда опешила, удивилась.
– Нет?
– Нет. Уже нет…
Она обрадовалась невольно, и сердце очень часто застучало, глаза загорелись немой надеждой, и Ингигерда спросила шёпотом:
– Это из-за меня?
Светлая Фрейя, как ждала она сейчас положительного ответа, как всякая женщина ждала бы на её месте и будет ждать всегда, наполненная тайной надеждой и влюблённостью. Но Арн ответил по-другому:
– Нет.
Она строго поджала губы от внутренней боли и невольного разочарования. Наверное, она виновата была сама, что не стала причиной отказа от побега, но что она могла изменить, раз сердце её уже было отдано этому странному человеку? Разве мы выбираем тех, кого любим?
Зря она надеялась на что-то. И сейчас надо было просто взять и уйти, а она не могла сдвинуться с места, стояла и смотрела, наблюдая на его руками, укладывающими поленья. Дочь хёвдинга, влюблённая в полураба, незнакомца, не называющего даже своего рода, имени своего отца и даже своего полного имени.
Где твоя гордость, Ингигерда?
Почему ты, хёвдингова дочь, позволяешь ему это? Ты, отдавшая сердце чужаку, стоишь и терпишь его холодность и безразличие…
Уж лучше бы ты ушёл, не сказав этих слов, не показав своих мыслей, а я бы по-прежнему тайно любила тебя, искала бы твои черты в лицах и в делах других мужчин, и, возможно, приучила бы себя видеть их в своём будущем муже, посланном богами и данном отцом.
Арн обернулся к ней и долго глядел в лицо, пока не понял, что она плачет всего лишь от одного его слова.
Но разве можешь ты сам рассказать о своём горе, о той боли, что разрывает сердце и не даёт дышать?
Кому в этом мире он мог бы поведать о ней? Кто, как не эта дочь хёвдинга, эта молоденькая Ингигерда, могла бы выслушать его? Разве не она стала самым близким здесь человеком? Разве не её ли ищут глаза среди других женщин на дворе?
Но он не лукавил, когда сказал «нет»…
Бросил дрова и двумя шагами сократил расстояние, обнял вдруг, прижимая к себе, чего никогда ещё до этого не делал. А она и не сопротивлялась, уткнулась мокрым лицом в потрёпанную рубашку на груди, плакала теперь навзрыд, не стесняясь своих слёз, ничуть их уже не боясь. Арн прижался подбородком к её макушке, к чистым тёплым волосам, непокрытым накидкой, она упала на плечи уже давно.
Наконец, Ингигерда стала успокаиваться, стирала слёзы сжатым кулаком, а, осознав, что находится в мужских объятьях, прянула назад, как от удара. Отвернулась, опуская голову, быстро накинула на себя шерстяное покрывало, стараясь спрятать заплаканное лицо. Кого оно может красить?