Шрифт:
Здравствуй, дорогой друг. Спешу ответить на твои вопросы, но ты ни за что не поверишь, что произошло в особняке моего старого дяди Фридриха.
В этот раз я проводил осенние каникулы у него по просьбе матери, ибо родители уехали посмотреть Европу, лет десять собирались, и вот наконец я вырос, и они переложили часть семейных обязанностей на меня. А я и не возражал приглядеть за дядей:
Я приехал поздним вечером и оставил свой старенький пикап у дома. Вышел из машины, под ногами зашелестели листья, которые никто не убирал еще с прошлого года. Погода стояла теплая, земля иссохла и от каждого шага превращалась в труху. Я взял с собой одну спортивную сумку, на две недели нужно немного вещей.
Ветер шелестел в кронах деревьев, окружающих мрачный старый дом с двух сторон. На небе красовалась полная луна, я невольно засмотрелся на ее очарование. Потянулся за ключами в карман, но в поисках нужного обронил всю связку. Наклонился за ней и замер, в кустах что-то шевелилось. Что-то крупное. Я медленно встал, и шуршание прекратилось. «Какая большая крыса», – пробормотал себе под нос и нашел нужный ключ.
Дверь со скрипом отворилась, прихожую освещал тусклый свет. Мать велела сиделке экономить на электричестве, платежи за трехэтажный родовой особняк заставляли отца каждый месяц задумываться о его продаже.
Я осмотрелся: за три года, что меня здесь не было, ровным счетом ничего не изменилось. С кухни послышался стук каблуков о паркет, а затем и радостный возглас Эвердин – сиделки дяди:
– Майк, это ты? А я ждала тебя только к утру!
– И я рад вас видеть, – отозвался я с легкой улыбкой.
Полноватая женщина была на целую голову ниже меня, она заботилась о дяде уже больше пяти лет, и ни разу я не видел ее грустной. На ее лице всегда красовалась неизменная улыбка радушия, но, как по мне: ничего фальшивее быть не может.
– Как дядя? У вас все хорошо? – Спросил я ради приличия.
– Я как раз собиралась отвести его спать, но вы успеете повидаться.
Весь путь до зала с тремя высокими окнами, тянущимися от пола, Эвердин рассказывала о состоянии дома: жаловалась на сантехнику, мигающий свет и перебои с электричеством. Я попросил ее написать список для отца, он занимается вопросом обслуживания особняка, правда очень неохотно.
Дядя сидел в инвалидном кресле с застывшим взглядом перед окном. Его морщинистое лицо уже несколько лет сохраняло одно угрюмое выражение, какое бывает у людей в самые страшные моменты жизни.
Эвердин взялась за ручки кресла и повернула дядю ко мне. Он нервно стучал указательным пальцем по подлокотнику, но зрачки оставались неподвижными.
– Фридрих, к тебе приехал племянник, – ласково сообщила дяде сиделка. – Ты помнишь его?
Дядя никак не отреагировал, хотя при прошлой нашей встрече еще мог несвязно говорить. Сейчас он напоминал живой труп. Не хотел бы я быть на его месте.
– Он устал за сегодня, мы целый час гуляли на улице, – вежливо объяснила сиделка. – По утрам Фридрих более разговорчивый.
– Ничего. – Я слегка улыбнулся. – У нас будет целых две недели, чтобы поговорить.
– Вашему дяде пора отдыхать.
– Да, конечно. Позволите помочь?
– Лучше я сама.
Я отошел в сторону, чтобы освободить женщине место, инвалидное кресло было неповоротливым. Но, прежде чем скрыться за аркой, ведущей в широкий коридор, Эвердин обернулась и неуверенно сказала:
– Забыла вас предупредить: не ходите на чердак. Там крысы завелись.
– Я постараюсь завтра с ними разобраться, – пообещал я. – Съезжу до магазина за ядом.
– О, не стоит. – Женщина отмахнулась. – Пусть этим занимается ваш отец. Нечего травить молодой организм.
Я не успел ответить, как сиделка вместе с дядей скрылась в коридоре. Встал напротив окна, каждый день восьмидесятидвухлетний старик смотрел на неубранный двор с редкими кустами и высокими сорняками. Интересно, что же творится в его голове? Как можно так жить? Мигающий свет отвлек меня от размышлений. Надо будет серьезно поговорить с отцом о состоянии особняка, иначе такими темпами, когда придет мой черед владеть домом, мне достанутся одни развалины.
Конец ознакомительного фрагмента.