Тайна страны шедевров
Шрифт:
– Ты чего это такой красный, Степа? Жарко из-за духовки? – папа открыл настежь окно, и по кухне заметался морозный воздух. – Я в твоем возрасте был тихий, мечтательный, все что-то фантазировал… Да твои бабушка с дедушкой наняли пятерых репетиторов и сделали из меня экономиста. И я им за это благодарен…
Папа перешел на занудный нравоучительный тон, и Степа слушал его вполуха. Степа наблюдал из окна, как во дворе суетливо припарковалась шикарная машина вишневого цвета.
…Звонок в дверь. И в квартиру входит он – гениальный Суржиковский с букетом цветов «для очаровательной жены друга». Степану этот тип сразу не понравился –
– Да брось ты, старик. И у гениев бывают проблемы… Ты помнишь мой суперкар «Бугатти»? Я еще за него почти два миллиона отдал. Топлива жрет, я тебе скажу, будь здоров! Так вот, какой-то сопляк плелся сзади меня на своем убогом мопеде, ну я его, конечно, не заметил. И что бы ты думал? Пацан мой «Бугатти» покалечил, не сильно, конечно, но выплачивать мне будет лет двадцать, наверное. Сумма, я тебе скажу, будь здоров. Так ему и надо, пусть свои сломанные ноги подлечит – и вперед, зарабатывать! Студентик, – Суржиковский хихикнул и неожиданно обратился к Степану с дежурным вопросом: – А ты кем хочешь стать, когда вырастешь?
– Экономистом, конечно, – ответили хором мама и папа. Степа кивнул.
– Это правильно. Писательство для меня вначале было чем-то вроде вышивания крестиком, то есть хобби.
– Неужели можно написать такую глубокую, такую мощную книгу, если писательство – хобби? – искренне удивился папа, у него времени не было ни на что, даже на жену и сына, не то что на хобби!
– Да если бы я был писателем, я бы себе даже на пуговицы не заработал. Что ты! У меня свое маленькое дело. Вполне прибыльное. Но, конечно, после такого успеха я подумываю полностью посвятить себя литературе. – Суржиковский достал свою замечательную книгу и подписал ее папе: «На добрую память».
– Кстати, а сын мой художником будет. В академию поступил, так что у нас все отлично!
Когда Суржиковский ушел, Степа повертел в руках шедевральный роман в стильной неброской обложке и сказал:
– Па… А мы тут в школе проходили «Маленькие трагедии» Пушкина. Так там одна фраза есть: «Гений и злодейство – две вещи несовместные». Если бы Пушкин знал Суржиковского, он бы так не сказал…
Папа не знал, что на это ответить. Степа был прав. Этим же вечером между мамой и папой разгорелся скандал. Папе не нравилась его жизнь, маме не нравилась ее жизнь. Они упрекали друг друга в том, что какие-то дела не сделаны, какие-то мечты не исполнены… И не было этим упрекам ни конца ни края. В конце концов Степа зарылся головой в подушку и заснул. А когда он проснулся, увидел записку, прикрепленную на холодильник с помощью магнитика «Санкт-Петербург», который Степа привез из школьной поездки. Записка гласила: «Пошли разводиться. Каша в кастрюле. Не опаздывай в школу».
Однако все-таки, несмотря на то что родители разъехались, сына продолжали воспитывать вместе. Они по-прежнему в четыре глаза следили за тем, чтобы Степа готовился к поступлению в финансовую академию, ведь и мама, и папа уже заготовили лекало будущей судьбы своего сына,
В тот важный день, когда Степа решился на то, чтобы купить наконец очки с простыми стеклами и влиться в массы, он ушел с уроков пораньше и направился на работу к отцу. Папа работал в крупном банке, размещавшемся в красивом блестящем здании, и Степа, стоя перед окнами его офиса, уже набирал знакомый номер.
– Пап… Это Степа… Мне нужно с тобой поговорить. Нет, сейчас. Да у тебя же обед! Ну да, уже здесь.
На банальном офисном календаре – декабрь, за окном жуткий холод и даже выразительный, как на поздравительных открытках, снегопад. Папа, несмотря на погоду, выскочил к Степе в одном костюме, на ходу надевая серый, скучный пиджак. Только горло было замотано длинным вязаным шарфом нелепого зеленого цвета. Папа часто мучился ангинами и поэтому не расставался с этим старым зеленым шарфом, который уже весь был в катышках и затяжках. Из-под шарфа неуклюже торчал официальный бордовый галстук.
– В кафе, а то ангину подхватим, – папа схватил Степу за руку и затащил в ближайшую кафешку – уютную, маленькую, на столах вместо цветов стояли трогательные елочки.
– Пап… А Новый год ты с нами будешь встречать?
– Ты за этим сюда приехал? – несколько раздраженно спросил отец. – У меня важная сделка горит… – папа суетливо искал глазами официанта, а тот невозмутимо стоял за барной стойкой и что-то рисовал.
– Мы его так до следующего Нового года прождем, – пробурчал папа и направился к официанту.
Тот даже не заметил, что к нему движется внушительная и очень злая фигура.
– Жалобную книгу, – скомандовал папа. Официант от неожиданности выронил карандаш.
– Извините, я… я за… задумался, то есть зарисовался.
Карандаш укатился к столику, за которым сидел Степа. Мальчик поднял карандаш, встал и протянул его официанту.
– Па, не злись… Ты только посмотри, какая красота, – Степа видел картину, нарисованную на простом листе простым карандашом, вверх ногами, но и так она была прекрасна. Пустое кафе, снег за окном и легкая поволока праздника в каждом штрихе.
– Ладно, два горячих шоколада, – скомандовал папа, усаживаясь за столик. Официант кивнул и исчез в кухонном тоннеле. – У нас ровно пятнадцать минут, говори, – папа торопливо обратился к Степану.
Степа достал листок, на котором излагались все пять проблем, и начал их зачитывать. Остановившись на беде номер три, Степа замолчал – к столику двигался рассеянный официант, у которого на подносе стояли две чашки горячего шоколада с холодной водой. Когда парень уже подходил к столику, он как-то неуклюже задел большую искусственную елку, споткнулся и… все содержимое бокалов, вязкий горячий шоколад, вылилось на папин скучный, чуть подмокший от снега пиджак.
– Бестолочь! – заорал отец.
Официант, извиняясь и что-то бормоча себе под нос, одной рукой пытался придержать елку, а другой рукой собирал со стола упавшие бокалы.
– Пап, скоро ведь Новый год, не пиши на него жалобу, – попросил Степа.
Он знал, как папа любит писать жалобы. Он писал жалобы во все существующие жалобные книги Москвы, на все жалобные сайты и вообще был профессиональным жалобщиком. Степану почему-то стало жалко неуклюжего, рассеянного официанта.
– Нет, я ему все выскажу… Да он просто опасен!