Тайна святого Арсения

Корсак Иван Феодосеевич

Митрополит не видел человеческого лица, не слышал языка человеческого, он мог только прислушиваться к языку птичьему - воробьи охотно чирикали беззаботно за решеткой на подоконнике, а однажды голубь присел с корочкою хлеба. Он поворкотал, поворкотал, а тогда взметнул сизыми крыльями и полетел себе прочь, оставив корочку- то ли был не голоден и потерял к ней интерес, то ли слишком черствым казался тот хлеб, и птица его не осилила. Арсений поневоле улыбнулся: ишь, птица небесная, и она понимает беду: чем могла, тем и поделилась...

У митрополита было более чем достаточно времени передумать о прожитом, перелистать страницу за страницей свою жизнь, как прочитанную и хорошо уже известную книгу, и поразмыслить

над каждой той страницей. А однажды, как-то придремнув, приснился Арсению странный сон. Как будто он опять сидит в уютном дворике Киево-Могилянской академии, но уже не тогдашний, совсем юный, а нынешний, летами обремененный, и опять явился ему тот незнакомец с длинными волосами, которые спадали на плечи; он закрыл, наверное, собой солнце, потому что отсвечивал его силуэт мягким и легким сиянием.

– Воспользовался ли , Арсений, даром, который уготован был тебе еще смолоду?
– спросил незнакомец.

– Да, - ответил твердо митрополит и склонил почему-то уныло голову.

– Тогда в чём твои сомнения?

– Мало люд слушался моих предостережений, много зла делал, невзирая на предостережения, и не верил в неминуемое наказание.

– Ошибаешься, Арсений. Ты же сеял Добро, а оно как воздух - его не видит никто, но без него нет жизни. А еще всходит оно не только сегодня или весною, всходы и жатва бывают через годы и века. Так установил Творец. И хоть ты живьем замурован, но не осилила светская власть со всем своим злом и лукавством тебя, потому что спесь ее и торжество быстротечны, а Истина на века.

Арсений проснулся, сон, как нечасто бывает, в этот раз не забылся, напротив, еще долго вторил голос Незнакомца в его памяти. Стало веселее на душе, наступило облегчение даже в его чахлом и измождённом старческом теле; он взял камень, который подвернулся под руку, и на подоконнике, прикладываясь, как школьник, с натугой выцарапал три коротких слова: "Благо, еси смирил мя".

А за окном в молодом осеннем небе высоко проплывал аистовый ключ. Митрополит провел его долгим взглядом, словно передавал последнее приветствие родной земле через этих неутомимых птиц - еще отец ему рассказывал, что аисты в теплые края собираются ключами из скандинавских стран, даже из Англии, из краев прибалтийских, и невидимой небесной дорогой странствуют на Волынь, тогда над Припятью, дальше над Днепром, летят через море перезимовать в далекие южные края, в Турцию, иногда добираются даже в Южную Африку, где встречаться могут со своими индийскими аистовыми родственниками - пусть же сила и мощь, подумалось, не оставят ваши натруженные крылья.

Арсений понял, что душе его уже немного оставалось быть замурованной в этой каменной клетке.

В предпоследний день февраля 1772 года митрополит, собрав остатки сил, попросил сторожа позвать священника.

Выбили стену, где были когда-то двери, и настоятель Ревельской церкви ступил в каменную клетку. Он едва ступил, как удивление и ужас в одно и то же время охватили его: стены и потолок сияли каким-то особенным светом, а посреди тесной камеры стоял архиерей в полном праздничном облачении, которое также светилось неземным сиянием. И еще поразила священника музыка, зазвучавшая негромко, но так волнующе, откуда-то лились звуки, которые умиротворяли, от которых на душе становилось легко и спокойно, музыка церковная и вроде бы не церковная, музыка высокого неба, только подчеркивающая тщетность сущего, временность суеты человеческой.

С испугом и непониманием, куда его послали, бросился священник обратно к коменданту, и теперь в каменный мешок они протиснулись как-то вдвоем.

Но теперь уже не было архиерея в облачении, стены позолотой

не сияли, только покрывались кое-где зеленоватым мхом, не было слышно неземной музыки - только поодаль какой-то бродячий музыкант на старинном здешнем инструменте что-то наигрывал сам для себя.

Вместо архиерея на тюремной кровати лежал больной арестант в потрепанной, вовсе несоответствующей этой холодной поре одежде.

А когда узник сомкнул после исповеди и причастия глаза, то опять показалось священнику, что это не просто звучит музыка на нехитром старинном инструменте из-под пальцев путешествующего музыканта, а какая-то другая, непосильная для творения смертному человеку; музыка, от которой возвращались мировые первозданные цвета и звуки, потому что куда-то девалась со снегов за окном припавшая за зиму копоть, небо просветлялось и приобретало свою неизмеримую и необъятно глубинную голубизну, вся ржавчина и накипь спадали с мира, а звуки выдавали не только струны, звучали деревья, снега, птицы в высоком небе, звучали даже тяжелые и суровые, покрытые плесенью и мхом стены - звучала музыка высоких небес и вечной неодолимой Истины.

Вместо примечаний

О тех событиях и явлениях в разные времена писали...

xxx

В депеше министру иностранных дел от 23 июля 1762 г. французский посол по делам России Лоран Беранже: "Что за картина предстает взорам всей нации! С одной стороны, внук Петра I, свергнутый с престола и преданный смерти; с другой, внук царя

Иоанна, томящийся в оковах, в то время как принцесса Ангальт-Цербская присваивает себе корону, начиная царствование с цареубийства".

Xxx

К.-К. Рюльер, секретарь французского посла", Переворот 1762 года". С.68-69

"Нельзя достоверно сказать, какое участие принимала императрица в сем приключении; но известно, что в сей самый день, когда сие случилось, государыня садилась за стол с отменной веселостью. Вдруг является тот самый

Орлов, растрепанный, в поту и пыли, в разорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и торопливости. Когда только он входил в комнату, то быстрые и сверкающие глаза его уже искали императрицу. Не говоря ни слова, она встала, направилась в кабинет, куда за ней и последовал Орлов; через несколько минут она позвала к себе графа Панина, который был уже наименован ее министром. Оная известила его, что государь умер, и советовалась с ним, каким образом сообщить о его смерти народу. Панин советовал пропустить одну ночь и на другое утро объявить сию новость, как будто сие случилось ночью. Приняв сей совет, императрица возвратилась с тем же лицом и продолжала обедать с тот же веселостью. На утро, когда узнали, что Петр умер от геморроидальной колики, она показалась с заплаканным лицом и возвестила о постигшей ее печали".

xxx

Письмо Екатерины ІІ барону Гримму: "...половина тех, кто еще в живых, или дураки, или сумасшедшие; попробуйте, коли можете, пожить с такими людьми!"

ххх

А.Пушкин о временах правления Екатерины ІІ:

"Екатерина уничтожила звание (справедливее, название) рабства, а раздарила около миллиона государственных крестьян (т.е. свободных хлебопашцев) и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции. Екатерина уничтожила пытку, - а тайная канцелярия процветала под ее патриархальным правлением; Екатерина любила просвещение, - а Новиков, распространивший первые лучи его, перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь..."