Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)
Шрифт:
До полной готовности самолета к вылету Нина ждала чуть больше тридцати минут, но они показались ей вечностью. Наконец она в кабине. Вот и мотор запущен, вот уже она и в воздухе. Она была довольна, что Баринский не захотел с ней лететь, ей хотелось быть одной.
Взлет сложный, но, может быть, самый приятный для летчика момент. Мотор быстро набирает обороты и со все возрастающей скоростью устремляется вперед. Бегут навстречу предметы на границе аэродрома, и летчик ощущает, как рули становятся все более упругими. И вот несколько легких толчков: самолет «просит» отделить его от земли. Едва заметным движением рулей, почти одной мыслью, летчик «снимает» машину со взлетной дорожки. Бежит под крыло, сливаясь в один сплошной серый поток, земля. Скорость продолжает расти, и вот она
Как и всегда, Нину охватил восторг взлета, как и всегда, она всем телом потянулась вперед, точно желая помочь самолету оторваться от земли. А после отрыва до набора большой скорости снова «прижала» его к земле, потом одним плавным движением заставила его взмыть вверх. Сделав прощальный круг над аэродромом, она поставила нос самолета в направлении на школьный городок, который с этой высоты был отлично виден, и вздохнула с облегчением. Внизу протянулись блестящие нити железной дороги, зеленели сады, холмились пустыри. Мотор работал ровно, и винт обдувал ее приятной ласкающей струей…
Вдруг в моторе что-то выстрелило. И тотчас из-под капотов рванулось пламя, закрыв рыжей жаркой завесой половину неба. Сердце забилось часто-часто, а руки уже делали свое дело. Одним движением рулей она положила самолет на крыло и нажимом педали заставила его падать в сторону опущенного крыла, перекрыв при этом бензомагистраль и выключив зажигание. Режущая струя воздуха ударила самолет в борт, сбила пламя и сорвала у Нины с головы очкастый шлем, мгновенно исчезнувший за бортом.
Пламя сбито, опасность пожара миновала, теперь надо посадить самолет. Но земля совсем близко. Делать какие-либо отвороты для выбора площадки нет возможности. Единственное, что Нина увидела впереди себя, это длинную площадку вдоль железной дороги. С одной ее стороны подымалась крутая железнодорожная насыпь, а с другой — в два ряда шли столбы телеграфной и электрической линий. На площадке бурно поросли бурьяны, полынь, репейники. Не выпуская шасси, Нина планировала на это место. И вот, когда до земли оставалось шесть или семь метров, когда она плавным движением штурвала «на себя» стала выравнивать самолет из угла планирования, чтобы погасить скорость, она увидела за прозрачным диском винта несколько светлых детских головок, с доверчивым любопытством поднявшихся на ее пути из зарослей начинающих желтеть косматых трав. Она увидела венки из осенних цветов на их головках, похожих на одуванчики, ей даже показалось, что она видит, как расцвели, заголубели васильки их глаз…
И Нина поняла, что ей надо делать. И странно: в эту страшную минуту не ужасом исказилось ее лицо и даже не сверхчеловеческое напряжение воли отразилось на нем. Нет. Ее губы тронула улыбка. Она вспомнила, что великий летчик Валерий Чкалов точно так же кончал свой последний полет, и все дальнейшее она проделала так, как если бы по-другому поступить было нельзя. Сильным движением рулей она подняла самолет на дыбы, отвернула его от детей и бросила плашмя на крутую насыпь…
Когда она открыла глаза, то увидела над собой небо, уходящий в него песчаный склон насыпи и какую-то изогнутую в дугу деталь самолета. Уши словно заложило ватой, и она едва различила детский плач. Над ней склонялись две девочки и маленький худенький мальчик. По щекам их текли слезы, мальчик уговаривал ее:
— Тетя, миленькая, встаньте… Ну, встаньте же…
Увидев, что летчица открыла глаза, дети утерли слезы и попытались помочь ей сесть. Но Нина оставалась недвижимой. Она не ощущала боли, но не обуздала также своих рук и ног, тупое, непонятное оцепенение сковало ее. Собрав все силы, она попыталась шевельнуться и потеряла сознание.
Второй раз она пришла в себя в тени деревьев, куда ее отнесли подоспевшие к месту происшествия колхозники. Сюда же, спустя несколько минут, подошла и санитарная машина, а вслед за ней — машина начальника школы. Вместе с начальником приехали командир эскадрильи, парторг и начальник политотдела. К этому времени Нину успел осмотреть сельский врач. Внешних повреждений, за исключением мелких ссадин, врач не обнаружил. Только правое плечо немного распухло. Но старый врач понял, что дела пострадавшей плохи. Когда из санитарной машины выскочила Альбина Моисеевна и бросилась к Нине, старый врач взглядом остановил ее и шепнул что-то по-латыни. Альбина Моисеевна побледнела и, отказавшись от немедленного осмотра Нины, приказала ставить носилки в автомобиль.
У Нины комбинезон на груди был порван и виднелся расстегнутый карман гимнастерки. Из кармана выглядывал краешек партийного билета. Парторг на ходу осторожно вынул его и машинально раскрыл первую страничку, Нина не чувствовала этого, но увидев в руках парторга партбилет, видимо, догадалась, кому он принадлежит. Каким-то чужим, глухим голосом она сказала:
— Зачем вы взяли билет? Вы уже считаете меня мертвой?..
Парторг поспешно вложил партбилет обратно и отошел в сторону, скрывая слезы. Он слышал фразу, сказанную сельским врачом по-латыни: «Разрушение позвоночника».
А Нина силилась вспомнить что-то очень важное и не могла. Машина тронулась, носилки затряслись, боль во всем теле обострилась. Нина лежала на боку, уткнувшись лицом в подушку. У ее изголовья находились Альбина Моисеевна и парторг. Начальник школы и Джаниев, обогнав санитарную машину, помчались в госпиталь предупредить о прибытии пострадавшей. По пути они подобрали Бережко.
— Товарищ подполковник! — возбужденно заговорил Бережко, как только вскочил на подножку машины. — У Нины был пожар, она сбила огонь и пошла на вынужденную…
— Знаю, Бережко, знаю! Вон везут нашу Нину.
— Что же это делается, товарищ подполковник? Баринский ведь исчез!
— Как исчез?!
— Как только запустили мотор, — торопливо начал рассказывать Бережко, — Баринский помог мне убрать колодки, Нина порулила на взлет, я стоял и смотрел, как она взлетала, как сделала круг и пошла к аэродрому школы, и вдруг вижу — пламя… Смотрю, скользит к земле, пламя сорвала, планирует. Как она села, я за деревьями не видел. Повернулся, хотел спросить у Баринского, что же это такое. А его нет. Я поднял панику, аэродромное начальство теперь ищет, а я — сюда… Так что с ней?
— Плохо. Позвоночник помят. Альбина Моисеевна говорит, как бы не случилось самого страшного.
У Бережко задергались плечи.
— Какой же он подлый гад! Теперь ясно, кто нам пакости делал! А я в последнее время думал, что он становится человеком…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
Клавочка Лагутина узнала о несчастье с Ниной одна из первых. Хотя у нее был выходной день, она была на работе — решила подтянуть некоторые «хвосты». И вот звонок из села, близ которого упал самолет… У входа в госпиталь она встретила почти всех начальников школы и представителя госбезопасности капитана Джаниева. Обращаться с вопросами к начальникам Клавочка постеснялась и подошла к Бережко. Тот рассказал все, что знал.
— Так вы говорите, Баринский сбежал? — переспросила Клавочка.
Бережко замялся. Он подумал, что, пожалуй, излишне рассказывать всем о предательстве Баринского.
— Кто знает, почему он удрал? Может быть, просто испугался ответственности… Увидел горящий самолет — и тягу.
— Но вы же говорите, что когда самолет загорелся, Баринского и след простыл? Значит, он сбежал заранее и заранее боялся случившегося?
Бережко ничего не ответил, и Клавочка не стала больше его расспрашивать, а, наскоро простившись, ушла. Она очень волновалась, но мысль работала четко. Баринский враг. А она видела его с Фаиной уже после того случая, как он сказал ей, что порвал с домом Янковских. Тогда она не обратила на это внимания, так как помнила свой последний разговор с Фаиной. Теперь она поняла, что это была маскировка. «Посмотрим, — думала Клавочка, — чем занимается моя бывшая подружка в минуты, когда ее приятель только что подстроил очередную аварию».