Тайна точной красоты
Шрифт:
От безысходности Уайлс готов был умереть.
Математический мир забурлил. Коллеги засыпали автора контр-примера вопросами. Тот отмалчивался. В течение двух дней среди ученых не было более животрепещущей темы, чем крах Великой теоремы, пока кто-то не обратил внимания на дату исходного письма: 1 апреля!
Сообщение оказалось первоапрельской шуткой. Математики вздохнули с облегчением. Великая теорема продолжала оставаться Великой мечтой.
Правда можно было услышать разговоры и такого рода: "На самом деле первым пошутил не Элкис, а Ферма, когда заявил, что знает доказательство". "Нет, он не шутил. Разве можно уместить двухсотстраничное доказательство на полях книги?" "В этом вся проблема. Его и в журнал никак не могут впихнуть".
Последний укол относился к Эндрю Уайлсу. Вздохнув с облегчением, он с удвоенной энергией продолжил работу над исправлением ошибки. Но ни весна, ни лето 1994-го года не принесли результата.
Математическое сообщество постепенно успокоилось. Великая теорема на то и Великая, чтобы просто так не сдаваться. Даже Уайлс начал привыкать к такому положению. Все признавали, что, невзирая на досадное поражение, он обогатил математику блестящими методами, которые можно использовать для решения других задач.
А теорема Ферма… Что ж, нет ничего стыдного, встать в один ряд с Эйлером и Коши.
С этими мыслями, спустя полгода, расслабленный Уайлс сидел в рабочем кабинете и просматривал свои старые записи. И неожиданно к нему пришло Озарение.
Он увидел совершенно новое решение той проблемы, которая застопорила доказательство. Оно было неописуемо прекрасным, и в то же время простым и изящным. Не веря самому себе, он несколько часов молча таращился на него и не понимал, почему оно не приходило ему в голову раньше? Чувства, которые он переживал, не могли сравниться ни с одним самым счастливым мгновением в его жизни. Радостное возбуждение переполняло его умопомрачительными волнами восторга.
В первый вечер счастливый Эндрю Уайлс заснул прямо в кабинете. Утром он перепроверил доказательство и убедился, что всё в порядке. Уайлс поспешил к коллегам по математическому факультету и попросил их проверить его новое решение. Каждый подтвердил, что оно абсолютно правильное.
Это был триумф. Настоящий триумф Уайлса после преждевременных оваций в Институте Ньютона. Благодаря красивому решению прежнее доказательство удалось сократить на семьдесят страниц.
Обновленную статью вновь проштудировали эксперты. Претензий не было.
И в мае 1995 года доказательство Великой теоремы Ферма было опубликовано в журнале: "Annals of Mathematics".
Самая знаменитая математическая проблема была решена!
Но Великая тайна Ферма осталась неразгаданной.
50
Дверь в кабинет главного врача психиатрической больницы была закрыта на ключ. Дмитрий Борисович не хотел, чтобы кто-нибудь случайно услышал его телефонный разговор. Несмотря на претензии собеседника, он говорил тихо и вкрадчиво:
– Детка, мы копируем всё, что он написал. Всё! И передаем тебе. Я ничего не утаиваю. Тебе достается каждая страница, где есть хоть одна его закорючка. Если что-то перечеркивается и дополняется, мы копируем снова. Я не понимаю твоего недовольства, детка. Разве там мало формул? По-моему, тех записей, что уже собраны, достаточно для полноценной монографии!
Дмитрий Борисович выслушал новые аргументы раздраженного человека, но сам оставался ласковым.
– Не волнуйся так, детка. Я создал ему все условия. Благодаря мне он выдает блистательные россыпи математических идей, я не виноват, что тебе требуется какой-то особенный бриллиант. Ты пойми, я не могу заглянуть в его мозги и узнать, почему он увлечен этой теорией, а не той, которая требуется тебе! Да, я дважды проводил гипноз. Я даю ему лекарства, ослабляющие волю. По твоей просьбе я приказал ему записать доказательство теоремы Ферма. Он был в таком состоянии, что не мог ничего скрыть. У тебя же есть все результаты моих воздействий. Я сам видел, как Данин выводил эту проклятую формулу.
Дмитрий Борисович вытер пот со лба, несколько раз кивнул, соглашаясь с собеседником, и продолжил оправдываться:
– Я люблю тебя, детка. Но я же не математик, чтобы всё верно оценить. – Он слушал любимый голос, мечтая о встрече, и неожиданно решил: – Постой. Ты говоришь, что Данин несколько раз начинал писать нужные формулы, но потом срывался на другое. О чем это говорит? Я смял его волю. Он не способен врать и скрывать мысли, поэтому правильно реагирует на внешние приказы. Но его мозг сейчас увлечен чем-то другим. Чем-то более важным пресловутой теоремы Ферма… Я понимаю, что она Великая. И Данин это понимает. Но все ресурсы его мозга сейчас настолько полно задействованы в решении новой более важной проблемы, что кора головного мозга блокирует любые попытки переключиться на что-то старое и второстепенное. Это защитная реакция организма на клеточном уровне. Никакого злого умысла Данина в этом нет. Он начинает запись доказательства. Оно достаточно заковыристое. Необходимо подключение нейронов памяти, логического мышления и Бог знает чего еще, но мозг отказывается это делать. Подсознательно Данин боится расстаться с той задачей, которую решает сейчас. Я понятно излагаю?
Главврач выслушал комплимент и не удержался от ответного.
– Ты умница. Как я тебя хочу!
Но голос в телефоне был настроен на деловой лад
– Как это устранить? – переспросил Дмитрий Борисович и задумался. – Я и так уже применил столько психотропных средств, что организм пациента может не выдержать. Но раз тебе всё равно… Есть один способ, хотя и очень рискованный. – Главврач взглянул на дверь и понизил голос до шопота. – Нужна прямая инъекция в кору головного мозга. Подсознательная блокада рухнет. Пациент расскажет всё что знает, и ничто не сможет этому помещать.
Известие было встречено с энтузиазмом. Психиатр был вынужден разъяснить последствия.
– Правда, этот метод сродни ювелирному взрыву атомной бомбы. Представь себе, надо разрушить одну единственную преграду, но сохранить в целости остальные здания, которые стоят впритык. Короче говоря, кратковременный эффект я гарантирую, но… Данин может не вернуться в нормальное состояние. Из гения он превратится в дебила. В полного дебила!
Вопреки столь мрачной перспективе, последовала настойчивая просьба. Дмитрий Борисович не стал более спорить. Он разглядел и положительный момент в предстоящей опасной операции.
– В этом случае, детка, тебе надо лично присутствовать в больнице. Пациент сможет рассказать всё только один раз. Хватит ли у него сил, чтобы хоть что-то записать, я не уверен. Приезжай, а я всё организую. Будем только ты и я.
51
1995 год. Снакт-Петербург. Россия.
Грузно хлопнула высокая дверь. В лабораторию алгебры и теории чисел, в которой работал Данин, ворвался Михаил Фищук.
– Константин, взгляните!