Тайна 'Тускароры'
Шрифт:
– Дымов много знает, - подтвердил Брайтон.
– В Мельбурне мы поражались... Он в курсе всех старых и новых работ. Все помнит в деталях. Цитировал с одинаковой легкостью последние статьи наших молодых океанологов, довоенные работы японцев, филиппинцев... Даже Тунга...
– Тунга теперь уже редко кто и вспоминает, - задумчиво заговорил Шекли, не вынимая изо рта трубки.
– Да он почти и не оставил печатных работ. Так, несколько заметок на японском языке. Он писал по-японски, хотя родился в Индонезии. Это был удивительно талантливый человек. Я-то знаю... Он стажировался у меня перед войной, кажется, в тридцать шестом году... И вот, представьте себе, коллега, еще тогда он предсказал существование гигантских горных хребтов на дне Тихого и Индийского океанов. Предсказал по отдельным замерам глубины, по косвенным признакам...
– Что с ним произошло потом?
– поинтересовался Волин.
– Его послевоенные статьи мне уже не попадались.
– Он вообще писал мало. Копил материал для какого-то всеобъемлющего труда. И не успел написать... Исчез он при довольно загадочных обстоятельствах в конце войны. Попал к японцам, когда они захватили Индонезию... Тунг был смешанной крови: отец - яванец, мать - японка. Японцы, видимо, посчитали его своим, хотели заставить работать. Что произошло потом, точно не известно... Я во время войны служил на флоте. Мне довелось участвовать в знаменитой филиппинской операции в конце сорок четвертого года. При разгроме Южной японской группировки в проливе Суригао наши огнем и торпедами уничтожили несколько кораблей. С одного японского линкора, выбросившегося на рифы, были взяты полуобгорелые папки со штабными документами. Среди прочих бумаг оказался приговор военного суда. Документ был сильно поврежден, однако удалось прочитать имя человека, приговоренного японцами к смерти: Канатаран Тунг "бывший доктор философии и профессор океанографии", как сказано в приговоре. Приговор датирован концом сентября сорок четвертого года. Вот и все... За что японцы расправились с Тунгом, установить так и не удалось. Да никто особенно и не интересовался подробностями. Часть документа была испорчена, офицеры, подписавшие приговор, погибли в сражении при Суригао. Когда я приехал на Филиппины после войны, о Тунге уже не вспоминали... Если он участвовал в движении Сопротивления и погиб как герой, значит, он принадлежит к числу неизвестных героев. Таких в каждой войне немало...
Косые лучи вечернего солнца заглянули в окно, осветили карту, лежавшую на столе. Волин посмотрел на часы и сказал, что ему пора собираться. Самолет через три часа, а надо еще заехать в гостиницу...
Шекли объявил, что необходимо выпить на дорогу и отправил Тома к экономке за каким-то старым испанским вином. В кабинете наступила тишина. Волин листал записную книжку; хотел еще раз убедиться, не забыл ли о чем-нибудь важном... В конце записей, относящихся к беседе с Шекли, прочитал слово "монета". Волин покачал головой и смущенно улыбнулся.
– Дорогой профессор, - сказал он, доставая из портфеля маленький конвертик, - простите мою забывчивость. Зная, что вы коллекционер, привез вам, в память нашей встречи, небольшой сувенир. Вот он... Найден при раскопках Херсонеса в Крыму. Кажется, третий век...
И он передал Шекли маленькую серебряную монетку.
– О-о, - растроганно произнес старый океанолог, - вдвойне одаривает тот, кто знает, чем одарить! Спасибо... Смотрите-ка, Том, - закричал он, увидев Брайтона, торжественно несущего большой серебряный поднос с бутылкой и высокими бокалами.
– Смотрите, что мне подарил наш русский коллега. Это большая редкость... У меня не было такой. Коллега Волин полагает, что это третий век, но мне кажется, монета древнее. Наверное, древнее... Да-да...
И Шекли, позабыв обо всем, принялся рассматривать монету сквозь очки и лупу.
Том налил в бокалы густое вино. Осторожно пододвинул бокал Шекли.
– Да-да, - сказал тот, со вздохом отрываясь от созерцания монеты. Изумительно... Она станет одним из украшений моей коллекции... Однако позвольте! Прежде чем поднимем бокалы, я должен что-то подарить нашему гостю... Что же подарить?
– Помилуйте, профессор, это совсем не обязательно...
– начал Волин, почувствовав себя очень неловко.
– Нет-нет, никаких разговоров, - закричал Шекли.
– Молчите! Сувенирами всегда обмениваются... О, я уже знаю, что...
Шекли схватил со стола фотографию загадочного крестообразного следа, написал на обратной стороне несколько слов и протянул Волину.
– Благодарю, - сказал Волин, пожимая руку старому океанологу.
– Честно говоря, мне хотелось иметь эту фотографию.
– Ну вот, значит, и я угадал, - снова закричал Шекли.
– Такие сувениры всегда приносят счастье...
– Он вдруг умолк и очень серьезно посмотрел на своих собеседников.
– А далеко не все монеты приносят счастье обладателям, продолжал он после минутного молчания.
– Чаще они даже приносят несчастье, особенно золотые... У меня есть одна такая монета... Я должен обязательно показать ее вам, коллега Волин, и вам, Том. Вы ее тоже не видели. Выдвиньте крайний нижний ящик секретера, Том, и передайте мне.
Том выполнил просьбу. Шекли открыл ящик, и Волин увидел ряды старинных монет, лежащих в углублениях на черном бархате.
– Вот она, - сказал Шекли, осторожно извлекая из ящика маленькую желтую монетку.
– Это тоже большая редкость и, откровенно говоря, нумизматическая загадка. Да-да... Это таинственная монета, господа. В нумизматике тоже есть свои тайны. Это золотая индонезийская рупия середины восемнадцатого столетия. Монета, казалось бы, не очень старая и довольно распространенная... Но... Шекли многозначительно поднял палец, - этот вид рупий чрезвычайно редок. Они чеканились на протяжении всего нескольких лет в султанате Матарам на Яве. У частных коллекционеров и в крупнейших музеях мира имеется лишь несколько таких монет. Все дошедшие до наших дней экземпляры потерты и просверлены - они использовались как украшения. Все, кроме этой. Эта выглядит настолько новой, что вначале я посчитал ее искусной подделкой. Однако это подлинник...
– По-видимому, хранилась в каком-то кладе, - заметил Волин.
– Не исключено, хотя... Дело в том, что один из султанов Матарама, тот, который чеканил эти монеты, воевал с Объединенной Ост-Индской компанией. В середине XVIII века голландцы захватили значительную часть территории Явы. Предвидя разгром, султан решил вывезти свои сокровища на восток и укрыть их на острове Сумбава. Однако корабль с драгоценным грузом попал в шторм и затонул где-то в центральной части моря Бали. Вместе с кораблем погрузились на морское дно сокровища султана Матарама, в том числе и запас золотых монет, начеканенных в годы, предшествовавшие падению султаната.
– Любопытно, - сказал Волин, - а не могли ли охотники за кладами добраться до этого корабля?
– В море Бали глубины около двух километров, - возразил Шекли.
– Там затонуло немало судов, но, насколько мне известно, ни одно не удалось поднять. А для современных пиратов, промышляющих на погибших кораблях, это слишком глубоко. Глубже ста метров они обычно не рискуют погружаться... Хотя недавно стал известен многозначительный случай... Спасательная служба подняла транспорт, торпедированный японцами в Яванском море в самом начале войны. Транспорт лежал на глубине двухсот метров и оказался ограбленным. По мнению наших специалистов, ограбление произошло всего два-три года назад...
– Мне недавно рассказывали, - вставил Том, - что японское судно, поднятое в июле у Молуккских островов с глубины двести двадцать метров, тоже было ограблено. На нем находился большой запас золота, однако сейфы оказались вскрытыми и пустыми. По некоторым признакам, сейфы вскрывались под водой...
– Значит, подводные шакалы совершенствуют свои методы и уже стали проникать глубже, - сказал Шекли.
– Вот вам наглядное свидетельство поразительной инициативы "дельцов" определенного круга, дорогой коллега... Наука нескольких передовых государств делает первые шаги по освоению шельфа, а рыцари "легкой наживы", используя наш опыт, уже грабят суда, затонувшие в пределах шельфа. И, кажется, начинают опережать нас по части глубины... Впрочем, загадку моей индонезийской рупии этим путем не объяснишь. Двести, даже двести двадцать метров - это еще не два километра... Как бы там ни было, дорогой мистер Волин, я оказался счастливым обладателем единственной известной коллекционерам матарамской монеты идеальной сохранности. Смотрите, ни время, ни люди не оставили на ней своей печати... А попала она ко мне при необычных и трагических обстоятельствах...