Тайна Урочища Багыш-Хана
Шрифт:
– Вы же за урюком собрались? А тащить обратно ваши сумки с урожаем кто будет? – И не дожидаясь наших ответов на свой, в общем-то, риторический вопрос, миролюбиво закончил: – То-то же! А так… Животина бесхозная. Ему все равно где гулять, так пускай с нами гуляет, заодно и труд наш облегчит.
Юрка догнал нас, и, идя рядом, задал вопрос, который мне самой следовало уже давно задать подруге:
– Так куда идем, девчонки? Точный план имеется? Или так, куда Бог на душу положит?
Татьяна, все еще не желающая признавать очевидной правоты и логики друга, сердито проговорила:
– В урочище Багыш-Хана идем…
Юрка, не удержавшись, длинно присвистнул, а я, споткнувшись о не вовремя подвернувшийся камень, чуть не сбила Таньку с ног. Приняв обратно
– Куда, куда? В урочище Багыш-Хана? Я правильно поняла?
Татьяна остановилась и с вызовом ответила:
– Ты поняла правильно. А что вас смущает? Или в бабкины сказки верите до сих пор? – И не дожидаясь от нас ответа, продолжила запальчиво: – Конечно, путь не близкий. Но зато, там урюка – просто завались. Самый крупный и сладкий там растет. А из-за дурацких суеверий его туда никто собирать не ходит. Вот я и подумала… А что, есть возражения?
Возражений не было. Кому было охота признаваться, что все еще верит в «бабкины сказки»?
Обведя нас своим «орлиным» взглядом, по-видимому, все еще стараясь обнаружить в нас те самые возражения, подруга направилась дальше, почему-то сердито сопя. Сердилась она, скорее всего, на себя саму, но, даже если бы ее прямо сейчас начали резать на кусочки, ни за что бы в этом не призналась. А у меня как-то стало не очень с энтузиазмом. Об этом месте болтали всякое. Люди там пропадали, а еще, ночами пастухи, пасущие отары овец в горах неподалеку, видели в той стороне какой-то странный свет. Овцы, даже отставшие от стада, никогда туда не заходили. Дойдя до определенного места, они словно на невидимую стену натыкались, при этом принимались блеять, словно им под хвост засовывали провод в двести двадцать вольт. Собаки, если оказывались рядом с этим местом, принимались жалобно повизгивать, скулить и поджимать хвосты, стараясь как можно плотнее прижиматься к хозяйским ногам. Чего было в этих рассказах больше правды или выдумки, стремящейся как-то разукрасить свою повседневную, обычную жизнь, сказать было трудно. Тайны всегда будоражили воображение человека, вносили в его душу остроту, как крепкий кайенский перец изменял вкус пресной еды, заставляя сердце сжиматься от жути и восторга одновременно.
Не могу сказать, что я верила всем этим россказням, которые ходили в отношении урочища, но свято помнила максиму моей бабули: не бывает дыма без огня. Но ныть и канючить о том, чтобы поменять планы нашего маршрута, не стала. Во-первых, это было совершенно бесполезно, зная Татьянин характер, а во-вторых, признаться не то что друзьям, но даже и себе самой, что я чего-то боюсь, было равносильно … В общем, сама себя уважать перестану. Но на состояние духа все эти противоречия, безусловно, оказывали свое негативное влияние. Мое хорошее настроение, словно осел языком слизал. Но я продолжала шагать за подругой, стараясь не думать о плохом.
Понятно, почему Татьяна мне вчера об этом ничего не сказала. Я бы постаралась ее переубедить. Впрочем, думаю, и в этом случае результат бы остался прежним. Пытаясь подстраивать свое дыхание под шаг, вдруг, совершенно неожиданно, в противоречие моим недавним размышлениям, поймала себя на мысли, что мне вот сейчас, прямо в эту самую минуту, захотелось посмотреть на это урочище, хоть из-за камушка, хоть из-за кустика. Узнать, что же такого в этом месте, что при одном только его названии противный холодок плохого предчувствия начинал скручиваться коварной змеюкой в районе солнечного сплетения.
К одиннадцати часам мы уже преодолели порядка пятнадцати километров, и решили остановиться на привал в ущелье, на берегу горной реки. Место выбрал Юрка. То есть как, выбрал. Влез на плоский камень, похожий на огромный блин, который лежал частью на берегу, а частью уйдя в воду, покрутил своей круглой головой и провозгласил:
– Вот здесь и остановимся…
Танька, от вредности своего характера хотела, было, возразить, но глядя на окружавшую нас красоту, вынуждена была молча согласиться. Да у нее язык просто не повернулся сказать
Юрка, завидев мельтешащую в небольшой заводи рыбу, кинулся к своим тюкам, и начал доставать удочку, которую не забыл прихватить из дома. Осел вдруг, заглушая грохочущий шум воды, душераздирающе заорал, заставив нас с Татьяной подпрыгнуть от неожиданности. Подруга даже схватилась за сердце. Юрка весело прокричал, стараясь переорать и осла, и реку:
– Пить хочет, скотина! Нюська, напои пожалуйста, а у меня во, – он потряс удочкой в воздухе, – добыча наклевывается!
Тут следует пояснить, что Нюська – это я. Вообще-то, меня зовут Анной. Как-то Юрка услыхал однажды, как моя бабуля называла меня Нюсей. Ему это очень понравилось, и с этого момента, он никак иначе меня больше уже не называл. Татьяна, наверное, назло Юрку, упрямо продолжала называть меня Анютой. Пару раз я ей намекнула, что мне не нравится, когда она меня так зовет, тогда уж лучше Анной, на что подруга отрезала, что своего имени в любых его интерпретациях стыдиться не стоит. Спорить с ней было бесполезно, и я махнула рукой. Да, хоть горшком, лишь бы в печку не ставили! Волосы у меня пепельно-русые, немного волнистые, и по этой причине, торчавшие в разные стороны, как говорится, куда черт положит. Поэтому я их, по детской привычке, заплетала в две косы. А глаза зеленые. Иногда, когда я очень злилась, они могли стать карими, или даже почти черными, но такое случалось крайне редко. Характер у меня был незлобивый и покладистый. Хотя, бывали моменты, когда я могла упереться не хуже того осла. И уже тогда, как говаривала Татьяна, туши свет, кина все равно не будет. Правда, подобное со мной случалось довольно редко, поэтому, отнести данную черту своего характера к недостаткам я не спешила.
Итак, выполняя просьбу друга, взяв ослика за повод, я потащила его к воде. Именно, что потащила. Он упирался всеми четырьмя копытами, из чего я сделала вывод, что не очень-то он и хочет пить. Пока я возилась с этой непослушной скотинкой, Танька, как заправский командир партизанского отряда, влезла на камень, и принялась оглядывать окружающие нас склоны в свой замечательный бинокль. Длилось это недолго. Спрыгнув с камня, она, с непонятным огорчением, пробурчала себе под нос:
– Никого…
Я усмехнулась.
– А кого ты ожидала увидеть?
Подруга пожала неопределенно плечами, и ответила так же неопределенно:
– Да хоть кого-нибудь…
Настаивать на более подробном ответе я не стала. А Татьяна, глянув хмуро на Юрку, который уже готовился забросить удочку в воду, проорала (не иначе как из вредности):
– Ты там надолго не раскладывайся! Пол часика отдохнем – и в путь!
Юрка сделал вид, что Танькиных воплей не услышал. А я миролюбиво проговорила:
– Чего ты… Мы же не на спринтерской дистанции. Пусть половит. Глядишь, на ужин свежая форель, запеченная в глине, будет.
Подруга презрительно вскинула брови, и пробурчала:
– Дождешься от него… – И стала вытаскивать из своего рюкзака бутерброды.
Спорить я с ней не стала. Если честно, утомили меня их взаимные щипки и ужимки. И я решила: пускай сами разбираются! Не буду я больше никого и ни в чем убеждать! Не успели мы откусить по кусочку от своих порций, как со стороны реки раздался восторженный вопль, больше похожий на победный клич индейцев. Юрка, чуть не ломая ноги о прибрежные камни, бежал к нам, а в руке у него на леске трепыхалась довольно приличная рыбина. Пока он был еще не совсем рядом, я, не удержавшись, ехидно бросила: