Тайна Урулгана

Булычев Кир

– Очень печально, – сказал китаец.

Он был маленький, безобидный и, видно, в самом деле расстроился, что заморозки начнутся.

– У твоих господ, наверное, и одежи доброй нет, – сказал рулевой.

– Совсем нет, – сказал китаец.

– Зря вы в Булун едете, – сказал рулевой. – Нет там ничего.

– Зря едем, – согласился китаец. Помолчали. Потом китаец спросил:

– Пить хочешь немного?

– Чего пить?

– Водка есть.

– Нет, на руле нельзя. Вот отстою вахту, тогда выпью. Китаец вытащил из-за пазухи плоскую стеклянную

флягу, поболтал в ней звонкой жидкостью.

– Холодно, – сказал он. – Скучно.

– Ну ладно, – согласился рулевой. – Только немножко.

– Совсем немножко, – сказал китаец.

Он отвинтил крышку. Она была сделана как небольшой стаканчик – английская работа.

Рулевой взял стаканчик, сказал:

– Только учти, если кому скажешь, что я на руле пил, откажусь, а тебя задушу и в воду сброшу. Понял?

– Спасибо, – сказал китаец. – Еще налить?

– Последнюю, – сказал рулевой.

Он выпил вторую, потом китаец бутылку завинтил и сказал:

– Я домой пойду. Спать буду.

– Спокойной ночи, – сказал рулевой. – Спасибо тебе. Я в Булуне тебе добром отплачу.

Китаец ушел. Было тихо. От водки рулевому стало теплее. Приятнее. Рулевой подумал: как бы минутку соснуть? Одну минутку. Он прилег головой и плечами на штурвал – неудобно. А все его члены постепенно охватывало сладким дурманом. И сил не было противиться. Так что рулевой сел на пол, прислонился к ножке стола и заснул.

И тут же – может, через минуту, словно ждал рядом, – на мостике появился китаец Лю, огляделся, взял со стола карту, сложил ее, спрятал за пазуху и незаметно ушел. Будто его и не было.

А буксир «Иона», лишенный управления, стал понемногу сворачивать к берегу. Только некому это было заметить: шкипер, который по долгу службы мог бы проверить, спал. Колоколов тоже спал. Доверился людям. А про остальных и говорить нечего.

Скорость у буксира была немалая – вниз по течению шел, так что врезался он в берег на полном ходу.

Китаец Лю, когда свой злодейский план исполнял, предполагал, что дойдет буксир до берега, ткнется в него – осадка небольшая – и остановится. Рулевой признается, что заснул, – с кем не бывает? А потом буксир сойдет с мели и дальше поплывет.

Но произошло другое.

Буксир на полном ходу вошел в берег. Только берег в том месте был не гладкий, из него исходила каменная гряда, на которую наталкивались бревна, что оторвало от плотов или угнало с лесопилки. Бревна торчали концами, как иглы ежа. Вот на эту гряду и вынесло «Иону», и бревна принялись корежить борт да ломать колеса.

Все, кто спал, вскочили, думали, что конец пришел. Кто в чем есть выскочили на палубу с криками. Машина остановилась не сразу, колеса еще вертелись, шкипер с пьяных глаз выполз на палубу и свалился за борт. Вокруг синь – непонятно, откуда бревна, что за камни…

Рулевой проснулся, голова трещала. Соображал он плохо, стал спросонья штурвал крутить, чуть не выломал.

Порядок навел Колоколов.

Накричал на людей, послал фонари зажигать, смотреть, что случилось.

Но

только с рассветом удалось осознать размеры беды.

Буксир разве что не утонул. Корпус, железный, толстый, погнулся, разошелся в одном месте, стал пропускать воду. Три лопасти правого колеса – к чертям собачьим. Одно бревно, что торчком стояло, ударило в надстройку, вышибло иллюминатор в каюте Колоколова, чуть Дугласа не убило, вторым бревном с палубы сбросило несколько ящиков – они вниз поплыли. Лодку спустили, да нашли не все – как найдешь под дождем, в полутьме, на таком просторе?

С рулевого что возьмешь – рыдал, божился, что и не спал вовсе, бес попутал. Правда, про китайца сказать испугался, понимал, что Колоколов убьет, узнавши, что у штурвала пил. С китайца взятки гладки.

Буксир приткнули к берегу. Колоколов с протрезвевшим шкипером – синяк под глазом, то ли Колоколов под горячую руку врезал, то ли при крушении досталось – все облазили, обстучали, закрылись в каюте, стали соображать, можно ли починить буксир или придется бросить его здесь, а это страшный убыток.

Остальные мучались несказанно – дождь стих, потеплело, и комарье, словно увидело сигнал, бросилось на пароход. Закроешься в каюте – душно, воздуха нет, вылез на палубу – жрут.

Для Колоколова это была проблема: если возвращаться в Новопятницк против течения – дня три, даже при хорошей машине, а на поврежденном корабле, да еще с баржами, и того больше. А там и ярмарка в Булуне кончится, тунгусы и якуты разъедутся – убыток велик. Колоколов решил привести «Иону» в божеский вид хоть как-нибудь, только бы до Булуна добраться. Оттуда в крайнем случае можно на селивановском буксире вернуться, он туда раньше ушел. Хоть и конкурент Селиванов, все же свои люди, не бросит у Ледовитого океана. А там Колоколов пришлет из города мастеровых, чтобы успеть до ледостава вернуть буксир.

Весь день Колоколов людей гонял, сам поесть забыл. Днище проверяли, машину налаживали, разошедшиеся швы, как могли, паклей забивали, новые лопасти из досок выпиливали – только бы дошлепать.

На одной из барж тоже образовалась пробоина, воды набралось на аршин. Пришлось груз сушить – хорошо еще, что дождь кончился.

Но внешне Колоколов казался спокойным. Его сила в том, что в трудные моменты умеет не показать людям своего смятения. Вероника любовалась бородатым мужиком, что умел приказывать и все слушались беспрекословно.

К вечеру все уморились.

Горел большой костер, дым светлый до самого неба, искры, как от пароходной трубы. Китаец по приказу Дугласа не пожалел – вынес целую банку хорошего чая. Заварили славный чай – на всех, такой крепкий, что англичане его кипятком разводили.

То ли от крепкого чая, то ли от близости Колоколова Вероника слышала, как бьется ее сердце, часто и громко. Колоколов пил жадно, не боялся обжечься.

– Не горячо? – спросила Вероника.

– Чего она говорит? – спросил Колоколов у Ниночки. И сам же ответил: – Нет, не обожгусь, у меня глотка луженая.