Тайна утопленной рамы
Шрифт:
— Рыбы?.. — растерялся Генрих Петрович. — Нельзя ли поточнее?
— Ну, щуки, например.
— Гм… — он задумался, потом хлопнул себя по лбу. — Разумеется, нужны! Это ж классика!..
— Щуки? — Степанов был совсем заинтересован. — Для чего?
А я тем временем с торжеством поглядывал на всех. Моя догадка, невероятная догадка, подтверждалась!
— Устроим маленький экзамен моим ученикам, — сказал Генрих Петрович. — Ну? — он посмотрел на молодых людей. — Мы ведь совсем недавно разбирались с рецептами позолоты.
— Я
— Щучья желчь! — Фантик подскочила, не в силах сдержаться. — Выходит, они вырезали у щук желчные пузыри, а остальное выбрасывали? Поэтому и рыбы извели так много?
— Кто «они»? — спросил Генрих Петрович.
— Поддельщики икон! — выпалил Ванька.
Степанов с уважением поглядел на меня.
— Ну, твои способности я знаю… И всё-таки, как ты догадался?
— Мне уже давно пришло в голову, что, раз все так или иначе связано с иконами, то и эта гора угробленных щук должна быть связана с иконами, — объяснил я. — Разумеется, я не знал, как именно, но просто чувствовал, что связь должна быть.
— Выходит, они старались все делать по старинным рецептам… — пробормотал Степанов. — Очень занятно… И при этом оказались такими олухами, что отравились ртутью…
— Ради Бога, объясните, о чём идёт речь! — взмолился Генрих Петрович.
Мы постарались толково и кратко объяснить ему, что произошло. Не знаю, насколько у нас это получилось, потому что говорили мы все наперебой — но, кажется, художники поняли.
— Отравились, значит?.. — переспросил ещё раз Генрих Петрович. — Вы знаете, я бы… — он задумался на несколько секунд. — Конечно, это всего лишь предположение, но так бывает с профанами, которые без году неделя как взялись за дело, в котором не очень разбираются. Они могут знать два-три старинных рецепта — перешедших по наследству или ещё как-то полученных — но ничего не смыслят в технологии в целом, вот и обжигаются. Но, если это так, то, получается, эти Юшкины впервые в жизни решили заняться подделкой икон. Что-то их к этому подтолкнуло. Но что?
— Да вполне понятно, что! — сказал Ванька. — Ваш приезд! Узнали, что вы покупаете иконы — и решили нажиться на вас!
Мне казалось, что все не так просто, но я молчал, потому что не очень был уверен. Степанов, однако, заметил, что меня одолевают какие-то сомнения.
— О чём думаешь, Шерлок Холмс? — осведомился он.
— Я думаю о том, — ответил я, — что надо бы показать Генриху Петровичу и его ученикам двух людей. Возможно, в одном из них они опознают человека, приносившего им икону, а потом смывшегося вместе с ней.
— Первый — Анатолий Захаров, это ясно, — сказал Степанов. — А второй кто?
— Юшкин, муж его сестры. Судя по всему, он ещё тот прохиндей —
— Голова! — Степанов опять взялся за телефон. — Слушай, отправляйся-ка в Приселково, — распорядился он в трубку, — найди там Анатолия Захарова, которого Гришка-вор сейчас выхаживает от белой горячки, и привози в город. Куда именно?.. Дуй в больницу и жди около неё. Мы будем там! — он положил трубку. — Ну, что, поехали?
— Поехали! — охотно откликнулись и мы, и художники.
— Вот только, боюсь, в одну машину мы все не поместимся, — уже на ходу заметил Степанов.
— У нас своя! — сообщил Генрих Петрович.
— Тем лучше… Выясним всё до конца, мне самому интересно стало!
Главная больница находилась в районе новостроек. Мы доехали до неё минут за пятнадцать, на двух машинах. Впереди — «ягуар» Степанова, в который сели мы с Ванькой и Фантиком, сзади — «жигули» художников.
— Вы к кому? — спросила медсестра на вахте.
— К Юшкиным, — ответил Степанов. — Они в какой палате?
— В двести семнадцатой — он, в двести сорок первой — она. Но так много народу сразу нельзя.
— Да брось ты! — сказал Степанов. — Как будто ты меня не знаешь!
— Что вы, что вы! — заволновалась медсестра. Ещё бы ей было его не знать — Степанова знали все и, кроме всего прочего, Степанов года три-четыре назад валялся в этой больнице с огнестрельным ранением, и тогда, по рассказам, его охрана буквально все заполонила, а весь персонал, от главврача до уборщиц, ежедневно получал конвертики с деньгами, большие наборы шоколадных конфет и прочие радости жизни. — Но боюсь, как бы мне не нагорело.
— Если что, скажешь главному врачу, что это я велел всех пропустить, и ты ничего не могла поделать. Заодно привет ему от меня передашь, — сказал Степанов. — Пошли, ребята!
Мы поднялись на второй этаж и нашли палату номер двести семнадцать. Половину этажа занимало женское отделение, половину — мужское, поэтому супругов и разместили в разных концах этажа.
В пятиместной палате были заняты три койки. Два пациента сидели на кроватях и ужинали — как раз развозили ужин, и мы пересеклись в коридоре с сестрой-хозяйкой, которая катила тележку с большими чайниками, баком пшённой каши, баком с нарезанным хлебом, кастрюлькой с растопленным маслом — поливать кашу, и баком капустного салата. Третий пациент спал, укрывшись одеялом.