Тайна за семью печатями
Шрифт:
Теперь же все столпились вокруг двух своих неожиданных помощников, а Тамара и Валентина, тихо причитая, стали осматривать и промывать чистой водой раны овчарки. Мартин вдруг вспомнил о том, что у Альмы нет удивительных способностей к восстановлению сил, как у него и оставшихся в будущем котов и Пафнутия… А значит, она рискует гораздо больше него… Они все рискуют гораздо больше него…
Эта мысль подействовала на Мартина странным образом — он поумнел. Нет, конечно, он и раньше не был дураком, а только лопухом и немножко недотёпой, и то лишь в глазах многоопытного Брыся и учёного Савельича, но сейчас он прямо почувствовал, как в его мозгах произошло
Глава 26. Расстрел
Луна с сочувствием наблюдала, как серо-белый кот хмурится во сне и скрипит зубами, пышные усы и брови беспрестанно трепещут, выдавая сильное волнение, а когтистые лапы то сжимают невидимую добычу, то безжалостно рвут её на части. И если бы рядом с котом спал пёс, как это бывало раньше, до того, как он исчез, его собачьей шкуре бы не поздоровилось.
Ночная странница очень жалела своего маленького знакомого. Уж ей ли было не знать, что время, куда уносили его сновидения, наполнено болью и страданиями миллионов жителей прекрасной голубой планеты, первоначально созданной только для счастья и любви…
Впрочем, Брысь умудрился получить от очередного сна немного радости: друзья — Мартин и Альма — снова вместе! И ещё он был благодарен овчарке за спасение котёнка…
***
Своими соображениями Мартин поделился с Альмой и новообретёнными друзьями: Ювом, Галом, Альфом и Ролом.
Когда цирковые пудели впервые увидели огромного пса, да ещё покрытого боевыми шрамами, то сильно оробели. Коты же и вовсе юркнули в свои корзинки и долго не показывались оттуда, надеясь, что монстр сам когда-нибудь уйдёт. Однако «монстр» остался и, более того, стал выполнять какие-то важные поручения их любимых хозяев. Пришлось Альфу и Ролу преодолевать страх и тоже знакомиться с пришлой дворнягой.
Умей пудели читать чужие мысли, то чувствовали бы себя увереннее, так как узнали бы, что и Мартин слегка смутился, увидев «цирковых пижонов» не на плёнке, а вживую — изящных, белоснежных, с пушистыми помпонами на кончиках хвостов. Но тут как раз появилась Альма, и пёс забыл обо всём на свете, переживая за подругу, измученную свалившимися на неё испытаниями…
— То есть главная роль отводится нам? — с недоверием переспросили коты Альф и Рол, когда Мартин изложил свой план.
— Почему вам?! — не согласились Юв и Гал. Им как раз показалось, что главную роль исполнят они.
Мартин и Альма в недоумении переглянулись: при чём тут «главная роль» или «не главная», ведь речь идёт об общем деле. Но для артистов, вероятно, это имело значение, а потому Мартин терпеливо разъяснил, что в его плане все роли главные.
— А Людей привлекать будем? — поинтересовался Юв.
Все непроизвольно повернули головы и наткнулись взглядами на Андрюшку, который крутился неподалёку, с любопытством посматривая на «собрание» питомцев.
— Валька, наши с новенькими что-то затевают, — мальчик решил привлечь к происходящему внимание сестры.
Валентина, следившая за костром, над которым закипала в походном котелке вода для чая, тоже посмотрела на своих подопечных, овчарку и пса-гиганта.
— Да, похоже, — согласилась она. — Знать бы, что именно.
— А ты разве не знаешь их языка?! — изумился Андрюшка. — Ты же столько времени их дрессировала! Как ты с ними объяснялась?
Валентина-Виолетта смутилась.
— Видишь ли, они такие понятливые, что им достаточно знать наш язык. Разумеется, в общих чертах я их гавки и мявки тоже понимаю, но не так дословно, как они понимают нас.
Андрюшка презрительно сощурился.
— Вот я обязательно выучу язык моих тигров, львов и крокодилов! И стану самым великим дрессировщиком! — уверенно заявил он.
— Вряд ли такое возможно, — сестра сняла с костра котелок с кипятком и отставила в сторону.
Андрюшка насупился.
— Ты не веришь, что я стану великим дрессировщиком? — с обидой спросил он. — Вот увидишь, завтра наши прогонят захватчиков, война закончится, и я начну готовиться!
Взрослые тяжело вздохнули. Они-то понимали, что война делает только первые разрушительные шаги по их стране, и сколько она продлится, сколько потребует жертв — неизвестно. Возможно, годы… Возможно, миллионы… Уж слишком силён и беспощаден враг. Был только вечер 22 июня 1941 года. Подходил к концу лишь первый день войны (из 1418 — но об этом никто пока не знал). Этот страшный день уже разрушил их семью.
— Ты обязательно станешь великим дрессировщиком, — успокоила Валентина младшего братишку. — Я имела в виду, что человеку не дано выучить язык зверей.
— Кому-то, может, и не дано, — фыркнул Андрюшка и с вызовом добавил: — Поэтому дрессировщики и делятся на великих и обычных!
Сестра улыбнулась, а мама Тамара поддержала сына:
— Конечно, так и есть! Мы ещё будем гордиться тобой и аплодировать громче всех.
Андрюшка обвёл взрослых подозрительным взглядом: не подшучивают ли над ним — и снова переключил внимание на питомцев, силясь понять, о чём таком они рассуждают.
***
Из громкоговорителя, установленного на площади, неслись бодрые аккорды военных маршей, периодически прерываемые обращениями к местному населению. От селян требовалось: не ходить в тёмное время суток по улицам без специальных пропусков; сообщать, если увидят в посёлке или у соседей кого-нибудь чужого; с каждой дойной коровы и козы сдавать ежедневно по стольку-то литров молока… Пунктов было много. За неисполнение любого из них полагалось суровое наказание — расстрел. На каждом заборе, на каждой калитке появились листовки с теми же предупреждениями. Страшное слово звучало часто, но никто не верил, что за какие-то пустяки действительно можно лишить мирного человека жизни. Пока…
Пока жителей опять не собрали на площади. В центре стояла их односельчанка, молодая женщина. Она жмурилась на солнце, пытаясь вглядеться в лица выстроившихся напротив неё солдат. Люди заволновались, загудели в непонимании. На крыльцо каменного здания взошёл офицер (не тот, что накануне устроил «цирковое представление» с метанием ножей, та воинская часть уже покинула село, и в нём расположилась новая, тоже временно, ведь захватчики всё прибывали, всё дальше прокладывали себе путь по чужой земле). Чёрная с иголочки форма сидела на офицере как влитая, до зеркального блеска начищенные сапоги слепили глаза, как и блестящая пряжка ремня, и серебряный крест на кителе, под самым подбородком, и раскинувший крылья орёл на фуражке с высокой тульей. Над козырьком белела нашивка — человеческий череп. Правда, разглядеть такие детали могли лишь те, кто стоял в первом ряду, прямо за спиной солдат, выстроившихся перед женщиной. Они же могли разглядеть испуганно-растерянное выражение на лице своей односельчанки.