Тайна замка Вержи
Шрифт:
Ведьма хлопнула в ладоши и усмехнулась:
– В том-то вся и беда. Опасность нужно распознавать загодя, лягушонок. Еще тогда, когда тебе тепло и хорошо, а впереди ждет уютное глубокое болото. Но кто думает о смерти в такие минуты, правда? А уж лягушка вообще ни о чем не думает. Ведь это всего лишь пупырчатая тварь. Но когда она вспоминает, что нужно идти дальше, у нее уже нет сил сдвинуться с места. Она поджарилась, как лепешка на сковороде.
Ведьма помолчала и вдруг щелкнула пальцами:
– Лепешка. Вот чем я тебя
– Я хочу только воды…
Но старуха будто бы и не слышала ее – ушла, бренча ведром, и вскоре принялась громыхать кастрюлями у дальней стены.
«Если меня и съедят, то не сейчас», – равнодушно подумала Николь. Страха в ней больше не осталось. Как если бы его долго зачерпывали и поднимали наружу из темных глубин души, выплескивая ковш за ковшом, а потом снова попытались зачерпнуть – а страха-то и нету. Закончился.
Николь закрыла глаза. Собственное нагое тело казалось ей невесомым и бесплотным. Быть может, ведьма решила раскормить свою пленницу, как раскармливают гуся?
Что ж, тогда до рождества можно ни о чем не беспокоиться.
Собственное безразличие мимолетно удивило Николь. Почему она не ломает себе голову над тем, что случилось, когда ведьма утащила ее в могилу? Почему не обдумывает, как сбежать? Почему не хочет даже взглянуть на раненую руку? И безумный маркиз де Мортемар не занимает больше ее мыслей.
Может быть, это она – лягушка на камне? Ну и пусть. Кто знает, отчего они засыпают, эти несчастные лягушки. Что, если на них снисходит озарение и они внезапно понимают, что зря тратили свою жизнь на прозябание в болоте? И под согревающими лучами солнца, благословляя его, радостно принимают смерть.
На этот раз собственные рассуждения ужаснули Николь. Святой Франциск, она набралась ереси от Венсана Бонне!
– Хочешь ты или нет, а подкрепиться тебе придется.
Старуха со стуком поставила на пол рядом с топчаном чашку и миску. В миске чернело что-то, по форме и впрямь напоминавшее лепешку, но только не из тех, что съедобны – во всяком случае, если речь идет о людях, а не о червяках. Николь разом забыла лягушек.
– Мне нужно съесть это?
– На вид не очень, – согласилась ведьма. – Разевай рот.
В мучительных попытках найти способ увильнуть от старухиного лакомства, Николь вдруг вспомнила слова Алисы де Вержи. «Хорошие манеры открывают любые двери», – не раз повторяла графиня дочерям.
Призвав на помощь всю свою любезность, Николь произнесла, подражая благородной госпоже:
– Благодарю тебя. Я бы предпочла что-нибудь другое.
Ведьма хмыкнула, подняла к ней желтое лицо и предложила:
– Лапку жабы? Хвост гремучей змеи? Коготки саламандры?
У девочки мелькнуло подозрение, что над ней потешаются. Но старуха выглядела серьезной и говорила так учтиво…
Взбив подушку, ведьма посадила ее повыше. Длинными сухими пальцами, коричневыми от въевшегося травяного сока, она стала отламывать
Первый кусок Николь проглотила, зажмурившись от брезгливости. Но оказалось, что вкус хоть и не слишком приятный, но и не тошнотворный.
– Жуй тщательно, – посоветовала ведьма. – После всего, что случилось, не слишком-то умно было бы умереть, поперхнувшись крошкой, верно?
– Смерть нас не спрашивает! – слова Венсана Бонне сорвались с губ Николь раньше, чем она успела подумать.
Вообще-то лекарь говорил не совсем так. Жизнь спрашивает нас, смерть – нет. Когда Николь поинтересовалась, что это значит, он объяснил: пока ты жив, можешь выбирать. Только смерть отнимает у тебя эту возможность.
Не слишком-то Николь ему тогда поверила. Разве может она выбрать, служить ей Элен или нет? Вот то-то и оно.
Старуха пристально посмотрела на нее своими виноградными прозрачными глазами.
– Смерть? Не спрашивает, верно. Иначе вряд ли ты выбрала бы помереть в лесу, затравленная паршивыми псами.
– Собак у них не было, – тихо возразила Николь.
– А кто сказал, что я о собаках?
Она поднесла к ее губам чашку с отваром.
– Пей, не болтай.
Снова этот запах от ее ладоней – свежий и горький, отгоняющий дурные сны и плохие мысли.
– Он снился мне сегодня, – вслух подумала Николь.
– Кто?
– Маркиз де Мортемар.
– Сегодня? – хмыкнула старуха. – Как бы не так.
Николь непонимающе уставилась на нее.
– Я притащила тебя сюда, когда была гроза. Позапрошлой ночью. И с тех пор ты не просыпалась.
Девочка чуть не поперхнулась лепешкой.
Ведьма хлопнула ее по спине – удар вышел чувствительный, будто лопатой приложили, – и успокаивающе заметила:
– Это хорошо. Крепкий сон лечит тело и душу. А у тебя болело и то, и другое.
Она проследила, чтобы Николь выпила отвар до последней капли, и обтерла ей губы чистой тряпицей.
– Может быть, в этом месте время течет по-другому? – Николь никак не могла поверить, что прошло больше суток. Ведь пропал же когда-то трубадур Гильом Шестипалый, заслушавшись песней феи. Пока фея пела, лист, упавший с макушки дуба, успел лишь опуститься на траву рядом с Гильомом, а у людей минуло двести лет.
– В этом месте? – хмыкнула старуха. – Уж не думаешь ли ты, что попала в рай?
Николь покачала головой:
– Вряд ли там так паршиво кормят.
Ведьма затряслась от смеха.
– Твоя правда, лягушоночек! Хоть мне и не доводилось бывать в раю, но думаю, что кушанья там будут повкуснее этих.
Она сгребла посуду и ушла.
Безразличие, охватившее было Николь, рассеялось без следа. То ли помогла лепешка, больше похожая на лекарство, чем на еду, то ли крепкий травяной отвар. И тело, еще недавно невесомое, как стрекозиное крылышко, понемногу налилось тяжестью.