Тайна «зеленого золота»

Лагздынь Гайда Рейнгольдовна

– А в ванильный сладкий творог ваниль и сахар добавляют? – не унимался Антошка.

– Добавляют, пошли кролей смотреть! – неожиданно предложил Барбоскин.

ПРО КРОЛЬЧИХ И КРОЛЬЧАТ

Огромная белая крольчиха сидит в клетке и грызет длинными острыми зубами деревянное корытце.

– Чего это она? – удивляется Антошка. – Еда лежит, а она?

–Зубы переросли! – говорит Барбоскин. – Не доглядели. Ломать надо.

– Зачем

ломать? – недоумевает Антошка. – А чем она есть будет? Кролику без зубов, наверное, нельзя?

– А с такими еще хуже! – сердито сопит Барбоскин. – В этом деле ты, Тошка, ничего не понимаешь. Она же есть не может! Худеет. Смотри какая тощая стала. Раньше в ней килограмм двенадцать было. А сейчас?

Но белая великанша не показалась Антошке худой. Глаза только злые, факт голодная.

– Ох и тяжела, – говорит тетя Марина. – Ишь резцы отрастила! Когда только успела?

Тетя Марина, надев толстые рукавицы, берет крольчиху за загривок, несет отпиливать зубы. Крольчиха сердится, царапается, фыркает, как кот.

– Зачем тетя Марина рукавицы надела? – удивляется Антошка. – Разве холодно? Жарко ведь?

– Крольчиха добра не понимает. Укусить может, – солидно поясняет Барбоскин. – Пошли других кролей смотреть.

Кролики сидят в длинных клетках по одному. Под клетками широкие лотки. Лотки чистят и моют работницы фермы. Возле крольчихи-мамы – крольчата. Крольчата тычутся розовыми носиками в большой живот крольчихи, сосут молоко.

– Во сколько! – говорит Барбоскин. – Народилось шестнадцать штук, десять оставили, остальных к другой крольчихе посадили. Иначе молока всем не хватит. А у той своих мало, пусть других кормит.

Антон никогда не видел новорожденных крольчат: маленькие, чуть побольше мышонка, слепые, но с ушками.

– Какие крохи! Когда же они вырастут?

– Э! – махнул рукой Барбоскин. – Через две недели не узнаешь! Запрыгают ушастые, как взрослые. Сами корм грызть будут. Только успевай подкладывать.

– А чего подкладывать?

– Ну и дачник. Конечно же еду! Спецкорм, минералку, сено. Летом – траву, капустные листья, морковку и все прочее. Все сгрызут эти грызуны.

– А потом куда?

– Известно куда! У нас же откормочная ферма. Товарный вес два с половиной килограмма.

– А как же крольчиха?

– Новых крольчат заведет. Как и куры, как и утки. Яйца – цыплята, утята. Потом – куры, утки. Мясо все едят!

– Ну ты и Барбоскин! – возмутился Антошка. – Лучше я пойду к бабушке Тане.

– Ну и иди! Я же не виноват, что в деревне живу, все знаю. И свиней тоже на мясо, и бычков. Подумаешь, какой городской выискался! Мы вот такие! – выкрикивал вслед Антону сердитые взрослые слова друг его Андрюшка Барбоскин.

ПРО ОВЕЦ, ПРО КНУТ, ПРО ГРОЗУ И ПРО ТО, КАК ЕЕ НЕ БОЯТЬСЯ

Дед Прохор пошел на почту посылать внуку телеграмму, а овец, кнут и собаку по имени Шалый доверил ребятам.

Ох и хитер пес Шалый! Он смирно лежит возле ног, положив морду на вытянутые вперед лапы, делает вид, что спит. Но стоит только барану с большими крутыми рогами перепрыгнуть канаву, как Шалый вскакивает и отгоняет его назад к овцам. У Шалого не забалуешь!

Стадо разбрелось по полю, ест траву. Ребята, как и велел дед Прохор, глядят в оба.

– Скучно пасти, – говорит Антошка, – делать нечего. – Кнутом бы пощелкать, дед Прохор не велел, говорит, «глаз выстегнете». – Андрюш, давай, пока пастуха нет, щелкнем разочек? Не выстегнем ничего!

– Нет, – отвечает Барбоскин, – обещали же деду? Обещание надо выполнять.

– Хорошо, не будем, – соглашается Антошка, держась рукой за плетеную ручку кнута. – Но так неинтересно. Кнутом – не щелкни. Овец – Шалый пасет. А мы зачем?

Неожиданно за лесом загремело, засверкало. Небо становилось все мрачнее, чернее. Из-за кустов вылетел ветер. Ветер стал трепать березовые листья, вертеть ветками, раскачивать стволы.

– Гроза начинается! – выкрикнул Барбоскин, хватаясь за кнут. – Надо овец к деревне гнать, за изгородь, а то разбегутся.

Шалый, словно поняв Барбоскина, вскочил и стал бегать вокруг стада. Барбоскин размахивал кнутом и кричал:

– Бяшки! А ну, бяшки! Пошли! Домой, домой!

Овцы, сбившись в кучу, перебегали с одного места на другое, испуганно блеяли, но вперед не шли. В это время совсем рядом страшно треснуло, потом загрохотало.

– Гроза над нами! – крикнул Барбоскин срывающимся голосом и щелкнул кнутом. Антошка кинулся под высокое дерево.

– Назад, Тошка! Убьет! – Антон испугался еще больше и помчался к Барбоскину. Он вцепился в него обеими руками.

– Отцепись, ошалел что ли! – голос Барбоскина слился с грохотом. Антону стало стыдно, и он побежал к деревне. Барбоскин, размахивая кнутом, отогнал овец от большого дерева и погнал по дороге.

– Пошли! Пошли! – кричал Барбоскин, непрерывно щелкая кнутом. Шалый прыгал вокруг стада, не давая овцам разбегаться, гнал их к изгороди. Огненные кривые стрелы пробегали по черным страшным тучам.

Трах-та-ра-рах! – гремело кругом. – Трах-та-ра-рах!

Блеяли овцы, лаял Шалый, щелкал кнут. А сверху лил густой толстый дождь.

Антон плелся сзади всех. Вода стекала по спине прямо в кеды. Рубаха и штаны стали такими мокрыми, будто он только что вылез из реки. Навстречу ребятам спешил дед Прохор.

Трах-та-ра-рах! – гремело над полем, над лесом, над деревней. – Трах-та-ра-рах!

– Поди перепугались? – издали крикнул пастух.

– Перепугались, – признался Барбоскин, – я даже кнутом от страха щелкать стал, а ты не велел.