Тайна «зеленого золота»
Шрифт:
— Это — солнце!
— То самое? — спросил уголь, с трудом вспоминая свой длинный-предлинный сон. Где же он видел солнце?
— Это было так давно! Миллионы лет назад, во времена деревьев-папоротников. Уголь вздохнул, на мгновение увидав себя огромным красивым деревом с разрезными широкими зелеными листьями.
Девочке купили игрушку — серого мышонка. Привязала девочка веревочку к новой игрушке и
А в сарае жил настоящий мышонок. Вышел настоящий серый мышонок во двор погулять и носом к носу Столкнулся с пластмассовым.
— Эй, приятель! — пискнул настоящий. — Давай играть!
— А как? — спросил пластмассовый.
— В мышат-толкушат, — ответил настоящий. — Я тебя толкаю, ты меня.
Толкнул настоящий пластмассового, а тот отлетел И в лужу упал.
— Ого! — удивился серый мышонок. — Легкий-то какой! И на воде лежишь?! Странный ты.
Подтащил настоящий мышонок пластмассового за веревочку к краю лужи, стал его отряхивать. А он гладкий, и шубки нет.
— Где шерстка-шубка? — спрашивает.
— Нет у меня шерстки. И совсем я не странный! Я — пластмассовый.
— Пластмассовый? — удивился настоящий. — Как это?
—: Я сам не знаю, — ответил игрушечный. — Слышал только, что пластмассу химики делают из газа. Сначала сделают какую-то смолу химическую, потом смешают ее с краской-наполнителем — древесной мукой, чтобы был я покрасивее, крепче и подешевле. Потом все это положат в формочки и — под пресс. Я и готов. Масса-каша, из которой меня делали, пластичная. Потому я и называюсь пластмассовым. У меня много братиков и сестричек. Все на меня похожи, — и пластмассовый мышонок покрутил пластмассовым коротеньким хвостиком.
— И у меня родственников много! — пискнул настоящий.
В это время из-за угла выглянула лохматая рыжая голова с длинными рыжими усами.
— Кот! Бежим! — кинулся к сараю настоящий мышонок, ухватив за веревочку пластмассового. — Съест!
Но кот успел. Сцапал пластмассового мышонка. Обрадовался, сидит, обнюхивает, удивляется:
— Мышь чудная. Не пахнет и без меха. Нет, тут что-то не то. Мяу! Снесу-ка приятелю Мурзику, мя-у!
— Васька, ты куда игрушку потащил?! — закричала девочка, выбегая на крыльцо.
— Ну вот, — обиделся кот, — мышей не полови.
Обиделся Вася и отправился на кухню долизывать в блюдце манную кашу.
Горка исписанной бумаги возвышалась на письменном столе рядом со спичечным коробком.
— Не толкайтесь! — возмутилась одна из спичек, когда стопка бумаги сдвинула красивый коробочек. — Не смотрите, что я маленькая! Как чиркну, да как вспыхну! Могу много огня сделать. И тебя, бумага,
— Зачем же так? — удивилась бумага. — Мы с тобой, спичка, землячки. В одном лесу росли. Я елкой была. А ты осиной. У меня иголочки были, а у тебя симпатичные округлые дрожащие листочки. На латинском языке ты «популюс-тримуля», что означает — «тополь дрожащий».
— Вот я и говорю! — продолжала спичка. — Надоело, еще будучи осиной, дрожать. Быть какой-то там тримулей! Правда, тогда я без огня горела.
— Это было осенью. Листья по осени делались красными, как язычки пламени. И все дерево походило на огромный пылающий костер. Поэтому, наверно, и соломку спичечную из осины делают. Осина упряма. Срубят осину, так от корней сто молодых осинок вырастет! И растет осина быстро. За два года вытягивается выше человеческого роста. За три года — в три раза выше. А древесины за тридцать лет своей жизни накопит столько, что дуб, злейший враг осины, за сто лет не осилит!
— Ни одному дереву за осиной не угнаться! — нервно дергалась спичка в коробке. — Из осины не только лас, спички, делают, а и бочки, корыта, срубы для колодцев, лодки-долбленки, дранку кровельную, — не гниют! Еще фанеру, бумагу, шелк, паркет, мебель, широкие охотничьи лыжи. И горит-то моя осина без копоти, жарко, только потрескивает. А кора осиновая? Лучший заячий десерт! А веточки? Лосиный корм зимой! И я, спичка, простенькая с виду, дешевая, доступная, но очень нужная всем. Я, я...
— Да не хвастайся ты очень! — возмутилась бумага. — И до тебя спички были. А до спичек — огниво и разные химические способы добывания огня. Твоя прабабушка, 1833 года рождения, зажигалась от чирканья даже о подошву башмака. И не гордилась так, хоть и стоила дорого. Сто спичек — один рубль. По тем временам цена огромная.
— Вот видишь, какая у меня знаменитая древняя родня! — проскрипела спичка в спичечном коробке. — А ты дразнишься «популя-тримуля»! Сама ты — тополь дрожащий!
— Родня-то родня, да не слишком многочисленная, — продолжала бумага. — Спичечных фабрик в России вначале было всего-то десяток!
— Это в 1848-м! А в 1889-м — уже триста двенадцать, правда, маленьких и в основном в Калужской губернии! — запрыгала спичка, выглядывая из коробка. — Посмотри, на моей коробочке об этом и написано и нарисовано. И делали меня вручную. Осиновую палочку щипали, в фосфор макали. Сушили при закрытых окнах. Поэтому лица у рабочих при жизни были такого цвета, как моя палочка. И зубы крошились, и носы проваливались. Все оттого, что фосфор в организм попадал.
— Все это так, — примирительно прошуршала бумага.
А я что говорю? — подпрыгнула спичка. — Производство было вредным. Потому и я вредная, и как Осина, упрямая. Хотя нет во мне сейчас ядовитого белого и желтого фосфора. И чиркаюсь я о коробок, на стенках которого безвредный красный фосфор, мелкое стекло да клей. И палочка моя пропитана жидким стеклом, чтобы не тлела... А вот характер — вспыхивающий! Наследственность, понимаешь? От прабабушки!
— А головушка у тебя из чего? — спросила бумага. — Небось и не знаешь?