Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло
Шрифт:
– Господин начальник полиции, – поспешил вмешаться господин де Марке, – преступление, как мне кажется, совершено из чувства низкой ревности. Следы, оставленные убийцей, грубый платок и грязный берет – все это наводит на мысль о том, что злодей отнюдь не принадлежит к высшему классу общества. Возможно, сторож и его жена просветят нас на этот счет.
Повернувшись к Станжерсону, Дакс продолжал невозмутимым тоном, который, на мой взгляд, свидетельствует о крепком уме и сильно закаленном характере:
– Мадемуазель Станжерсон собиралась, насколько я понимаю, в скором времени выйти замуж?
Профессор бросил горестный взгляд на господина Робера Дарзака.
– Да,
– Мадемуазель Станжерсон чувствует себя много лучше и очень скоро оправится от ран. Так что эта свадьба, насколько я понимаю, всего лишь отложена, не так ли, сударь? – продолжал настаивать начальник полиции.
– Надеюсь…
– Как! Вы в этом не уверены?
Господин Станжерсон молчал. Господин Робер Дарзак казался взволнованным, я заметил, как дрожала его рука, державшая цепочку часов, ибо от меня ничего не скроешь. Господин Дакс кашлянул, как это делал господин де Марке, когда бывал в замешательстве.
– Поймите меня, господин Станжерсон, – сказал он, – в таком запутанном деле мы ничего не должны упускать, мы обязаны знать все, вплоть до малейшей, самой незначительной детали, имеющей отношение к пострадавшей… Какая-нибудь мелочь, на первый взгляд сущий пустяк, и то… Что же заставляет вас сомневаться – и это теперь, когда мы почти уверены в возвращении к жизни мадемуазель Станжерсон, – что заставляет вас сомневаться в возможности этой свадьбы? Вы сказали: «Надеюсь». Надежда эта кроет, на мой взгляд, некое сомнение. Почему вы сомневаетесь?
Господин Станжерсон сделал над собой видимое усилие.
– Да, сударь, – признался он в конце концов. – Вы правы. Лучше вам знать это. В противном случае, если я скрою этот факт, он может показаться значительным. Господин Робер Дарзак, я полагаю, придерживается того же мнения.
Господин Дарзак, бледность которого в эту минуту показалась мне совершенно ненормальной, подал знак, что он согласен с профессором. Если господин Дарзак ответил только знаком, то это, думается, потому что он не в силах был произнести ни слова.
– Так знайте, господин начальник полиции, – продолжал господин Станжерсон, – что моя дочь поклялась никогда не оставлять меня и держала свое слово, несмотря на все мои уговоры, поскольку я не раз пытался склонить ее к замужеству, ибо видел в этом свой долг. Мы знаем господина Робера Дарзака с давних пор. Господин Робер Дарзак любит мою дочь. Мне казалось, по крайней мере какое-то время, что он тоже любим, ибо не так давно из уст самой дочери я с радостью узнал, что она наконец согласилась на замужество, которого я желал всей душой. Я уже немолод, сударь, и признаюсь: то был благословенный час, когда я понял, что после моей смерти рядом с мадемуазель Станжерсон останется человек большого сердца, которого я люблю и уважаю за его знания, что он будет любить ее и продолжать вместе с ней нашу общую работу. И вот, господин начальник полиции, за два дня до преступления моя дочь объявила мне, что она не выйдет замуж за господина Робера Дарзака. В чем тут дело, я понятия не имею.
Повисло тягостное молчание. Минута была решающая. Господин Дакс продолжал:
– И мадемуазель Станжерсон никак не объяснила вам своего решения, не сказала, по какой причине?
– Она упирала на то, что теперь слишком стара, чтобы выходить замуж… что она слишком долго ждала… что, хорошенько подумав… Сказала, что она уважает и даже любит господина Робера Дарзака, но что лучше, если все останется, как прежде… Будем продолжать жить по-старому… что она будет счастлива, если узы чистой дружбы,
– Все это довольно странно! – прошептал господин Дакс.
– Странно, – повторил господин де Марке.
– Уверяю вас, с этой стороны, сударь, вы не найдете мотива преступления, – с тусклой, ледяной улыбкой произнес господин Станжерсон.
– Во всяком случае, – не допускающим возражения тоном изрек господин Дакс, – не воровство же является мотивом преступления!
– О! Мы в этом не сомневаемся! – воскликнул судебный следователь.
В этот момент дверь лаборатории распахнулась, и бригадир жандармерии подал судебному следователю визитную карточку. Господин де Марке прочитал, что на ней было написано, и что-то глухо проворчал, затем сказал вслух:
– Ну нет, это уж слишком!
– В чем дело? – спросил начальник полиции.
– Визитная карточка какого-то репортера из газеты “Эпок” – Жозефа Рультабия. На ней написано: “Одним из мотивов преступления была кража!”
Начальник полиции улыбнулся:
– A-a! Молодой Рультабий… Я уже слышал о нем… Он слывет ловкачом… Пускай войдет, господин судебный следователь.
И господина Жозефа Рультабия пригласили войти.
Я познакомился с ним в поезде, на котором сегодня утром мы приехали в Эпине-сюр-Орж. Он чуть ли не силой ворвался к нам в купе и, должен признаться, своими манерами, своей развязностью и самомнением – ему, видите ли, казалось, будто он что-то понимает в деле, в котором и правосудие-то не может разобраться, – сразу вызвал у меня раздражение. Я не люблю журналистов. Это большие путаники, отчаянные головы, от которых следует бежать, как от чумы. Такого сорта люди считают, что им все позволено, и ни к чему не питают уважения. Стоит только, на свое несчастье, дать им малейшую поблажку и подпустить к себе, и уже не знаешь, как от них избавиться, так и жди какой-нибудь неприятности. Этому на вид было никак не больше двадцати, и бесцеремонность, с которой он осмелился расспрашивать нас и спорить с нами, вызвала у меня самое настоящее отвращение. В общем, его манера разговаривать свидетельствовала о том, что он без всякого стеснения издевается над нами. Я отлично знаю, что “Эпок” – орган весьма влиятельный, с которым надо уметь ладить, однако газета эта вполне могла бы обойтись без младенцев в своем редакторском составе.
Итак, господин Жозеф Рультабий вошел в лабораторию, поклонился нам, дожидаясь, пока господин де Марке потребует от него объяснений.
– Вы утверждаете, сударь, – начал тот, – что знаете мотив преступления и против всякой очевидности таковым мотивом считаете кражу?
– Нет, господин судебный следователь, – я вовсе не утверждал этого. Я не говорил, что мотивом преступления была кража, и я так не думаю.
– В таком случае что означает ваше послание?
– Оно означает, что одним из мотивов преступления была кража.
– Что же навело вас на эту мысль?
– А вот что! Соблаговолите пройти со мной.
И молодой человек пригласил нас проследовать за ним в прихожую, что мы и сделали. Там он направился к туалету и попросил господина судебного следователя встать рядом с ним на колени. Свет в туалет проникал через застекленную дверь, а при открытой двери было и вовсе светло, так что можно было разглядеть все. Господин де Марке и господин Жозеф Рультабий опустились на колени у порога. Молодой человек показал одно место на полу, выложенном плиткой.