Тайна Золотой долины

Клёпов Василий Степанович

Не успели мы пропеть эти слова, как у меня уже был готов бодрый припев:

Вперёд же живее, быстрее — Леса уж мелькают вдали. И скоро дойдем мы, и скоро придём мы, И будем копаться в земли.

Оттого, что ради рифмы, я вместо «в землю» сказал «в земли», нам опять стало весело, и мы, все трое, громко заорали:

Вперёд же живее, быстрее — Леса уж мелькают

во мгле, И скоро дойдём мы, и скоро придём мы…

Тут Димка подмигнул и закончил припев по-своему:

И танки найдём мы в земле!

Мы мотнули Димке головами в знак согласия с его поправкой, ещё раз гаркнули припев:

Вперёд же живее, быстрее — Леса уж мелькают во мгле. И скоро дойдём мы, и скоро придём мы, И танки найдём мы в земле…

Под песенку было очень легко и весело идти, и мы, не переставая, орали, чтобы шагать в такт, громко топали ногами и разбрызгивали вокруг себя жидкую грязь.

Перед нами бежала лохматая чёрная собака по прозвищу Мурка. Она очень напоминала тех отчаянных дворняг, которые с обрывком верёвки на шее вырываются у собачников, но Лёвка утверждал, что Мурка — одна из самых универсальных острогорских собак.

Скоро шоссе кончилось, и грязная, развороченная грузовиками дорога пошла по широкой лесной просеке. Мы вытащили Золотую Колесницу Счастья из глубокой колеи и поехали стороной под самыми соснами. Там ещё лежал снег, и наша Мурка, обрадовавшись раздолью, носилась, как стрела, по лесу, валялась в снегу и, высунув красный язык, снова возвращалась к нам и искала глазами нашего одобрения.

— Вот увидишь, Молокоед, — важно заговорил Димка, — из этого пса выйдет толк. Поверь мне, я-то уж знаю собак…

— Да откуда ты их знаешь? — возмутился Лёвка. Он ещё не понял, что мы уже золотоискатели, а Димка говорит на том языке, на каком разговаривают все парни от Калифорнии до Аляски.

— Знаю собак!.. — продолжал ворчать Лёвка. — Ты горшкову Пальму и то боишься. Она тебе навстречу хвостом виляет, приветствует, а ты бежишь от нее сломя голову. Пальма удивится, уши навострит и думает, что ты вор: вот и начинает лаять. Потому что Пальма знает: хороший человек от собаки не побежит.

— Так, что же я, по-твоему, плохой, да? — Димка шагнул к Лёвке, пригнув длинную шею; только не шипит, а то совсем, как гусак.

— Я не говорю «по-моему, плохой»… Это Пальма так думает…

— А ты как думаешь?

— А я думаю, ты просто трус.

— Я — трус?

— Ты — трус!

— И ты так думаешь?

— Думаю!

— А хочешь дам?

— Не дашь!

— А вот и дам!

— А вот и не дашь… Как натравлю сейчас на тебя Мурку, узнаешь у меня универсальную собаку. Мурка, возьми его! Куси! Куси!

Собака и в самом деле принялась рычать на Димку, а он испугался и сразу начал от неё пятиться.

— Что слабо стало? — захохотал Лёвка.

— Ничего не слабо! Просто марать руки о тебя неохота.

— То-то!.. Чистоплюй…

Я уже подумал, что Димка сейчас спросит: «Кто? Я чистоплюй?», и опять

начнётся у них сказка про белого бычка, но тут дорога повернула, справа от нас открылась на пригорке хорошая полянка, и я скомандовал:

— Разговорчики! Сворачивай направо! Привал!

— Давайте вот к тому пню! — обрадовался Лёвка. — На нём и посидеть можно и покушать.

Мы с Димкой смерили Лёвку презрительным взглядом, но вступать с ним в разговор сочли недостойным мужчин. Что разговаривать с глупым чечако! Ему и не снилось никогда, что золотоискатели не сидят на пнях. Они должны нарубить еловых веток, бросить их на снег, а потом располагаться, как кому заблагорассудится. На еловых ветках, а не на пнях!

Вот почему мы подкатили — Золотую Колесницу Счастья под большую ёлку и принялись топорами обрубать с неё ветки. Лёвка сразу схватил охапку и потащил ее в сторонку, где было посуше. Но мы спокойно, не говоря ни слова, перенесли ветки обратно и положили их на сохранившийся островочек снега.

Я развёл костёр и поставил на огонь сковороду. Когда она достаточно раскалилась, я бросил на неё сало и нарезал тонкими ломтиками оленину. [25] Потом взял кусок мяса и кинул его Мурке: все настоящие золотоискатели, прежде чем есть самим, думали о том, как накормить собак.

— Может быть, мы и кофе вскипятим? — спросил Лёвка. — Я сбегаю за водой.

Ну, что с ним делать, с этим Федей? Когда он поймёт обычаи Снежной Тропы? Я кивнул Димке, и он сразу всё понял: набрал полный котелок снегу и поставил на костёр. Димка всё-таки кое-чему научился у Джека Лондона: он знал, что золотоискатели ещё с конца прошлого века набирают в котелок снег, а не презренную воду, которой пробавляются изнеженные чечако вроде Лёвки Гомзина.

25

Это я к слову, потому что так писал Джек Лондон. Сала у нас, конечно, не было, а был маргарин. А оленина была просто конина. — В. М.

Мы с аппетитом съели оленину, изжаренную в сале, затем я попросил Димку найти несколько кусочков льда. Он содрал их со ствола ёлки и бросил в кипящий кофе, чтобы осела гуща. Так всегда делал Ситка Чарли, а он, по словам Джека Лондона, владел в совершенстве мудростью Снежной Тропы.

— Давно не пивал кофе с леденцами, — начал хихикать по поводу льда Лёвка, но мы посмотрели на него суровыми глазами, в которых мрачно горел отблеск костра, и он уткнулся в свою кружку.

— А теперь давайте сушить мокасины! — предложил я и начал разуваться. Лёвка опять захихикал и, задрав ноги выше головы, стал снимать размокшие от воды и грязи скользкие ботинки.

— Вот так мокасины! — пыхтел он. — Димка, ну, помоги же мне снять мокасины! — и Лёвка растянулся на еловых ветках, корчась и извиваясь от хохота.

Нам с Димкой ничего не оставалось, как только презрительно пожать плечами. Ну, настоящий же чечако этот Лёвка.

У костра мы впервые поняли мудрость Снежной Тропы. Обувь, носки, брюки до самых колен — всё было мокрое и грязное. Кожа на ногах покраснела, сморщилась, и они стали совсем как гусиные лапы. Как только мы окружили жаркий костёр, от нас поднялся такой густой пар, что мы потеряли в нём друг друга.