Тайна Золотой долины
Шрифт:
Да если б я и захотел пуститься в описания, всё равно бы ничего не вышло: солнышко в это утро не показывалось, ветер не дул, никакая пыль не серебрилась, было очень пасмурно, а вместо снега на мостовой лежала мокрая грязь.
Всё у нас уже было готово к экспедиции, и мне оставалось только забрать из шифоньера своё бельё и одежду и увязать их в наволочку. Потом я снял со стены портрет Джека Лондона и вынул его из рамки. На белой полоске под портретом моей рукой было написано:
«ДЖЕК ЛОНДОН.
ДРУГ ВСЕХ СМЕЛЫХ И ОТВАЖНЫХ»
Я вложил дорогой для меня портрет в книгу Эверест-Казбекова «Ориентирование на незнакомой местности», спрятал туда же 15 рублей, которые
Чтобы мама обо мне не беспокоилась и не подумала чего-нибудь плохого, я оставил ей на столе записку:
«Дорогая мама! Не хочу причинять тебе больше огорчений, поэтому уезжаю. Куда — не спрашивай. Позже я тебе напишу свой адрес, а пока — это тайна, которую не могу выдать даже тебе.
Не думай обо мне ничего плохого. Всё, что я сейчас делаю, очень хорошо и даже благородно. Ты обо мне ещё услышишь!
Я у тебя взял в столе деньги, но скоро верну столько же и даже больше.
Потом мы погрузили всё снаряжение на колесницу, увязали тросом [22] и поехали. Чтобы нас не увидели знакомые, мы сразу свернули на тихую Почтовую улицу. Никто из знакомых не встретился, и мы благополучно выбрались к городской заставе. Вдруг из проезда, который вёл к нашей школе, выкатилась большая толпа ребятишек. Они все подпрыгивали, как индейцы, размахивали руками, а, заметив нас, побежали навстречу и закричали:
— Едут! Поехали!
— Кто разболтал? — сердито обратился я к своим бледнолицым братьям и остановил Золотую Колесницу Счастья.
22
Не знаю, каким тросом пользовался Мэйлмют Кид в рассказе «На сороковой миле». Я взял трос, на котором мама сушила бельё. Он удобен ещё тем, что из него можно сделать лассо. — В. М.
Дублёная Кожа и Большое Ухо клялись, что никому о нашей экспедиции не говорили. Лёвка, ворочая глазами, обещал в знак своей невиновности тут же съесть горсть земли, но я только махнул рукой.
— Не надо, Лёвка, ещё живот заболит, — и мрачная улыбка появилась на моём обветренном лице.
Все ребята оказались из нашего пятого класса и из четвёртого «В», где учился Лёвка. Они окружили нас, стали жать руки и желать счастливого пути. Некоторые столпились у Золотой Колесницы и начали залезать на полог, чтобы посмотреть и пощупать каждую вещь из нашего снаряжения.
— Сыч, это ты разболтал? — спросил я Никитку Сычова.
— Они и сами догадались, что вы чего-то затеваете… Я только сказал… когда вы поедете.
— Ты только сказал!.. — Я с презрением отвернулся от Никитки.
Но тут подошли Тимка Горшков и Мишка Фриденсон. Оказывается, все ребята из пятого «А» и четвёртого «В» сговорились встать на Тропу и идти следом за нами, как только мы найдём золото.
— Ты понимаешь, Васька, — бубнил Горшок, держа меня за рукав, — ты понимаешь, мы все хотим помогать Красной Армии и покупать для неё танки и самолёты. Матери, будь они неладные, мешают! Но мы всё-таки уйдём, как только вы натакаетесь
А Мишка Фриденсон подал мне ящик с кожаной ручкой.
— На держи! Тут знаешь что? Голубь.
— Ещё чего? Зачем он нам?
— Ты сначала послушай, Молокоед! — затараторил Мишка. — Это же — почтовый голубь. Я его четыре месяца тренировал специально для Красной Армии. Сначала до Шайтанки возил, потом до Кадыка, а потом до Огорчеевки, — и отовсюду он домой прилетал. Замечательный голубь! Хотел я его генералу армии Жукову послать в Главную Ставку, ну, да ладно, — бери. Как только золото найдёшь, напиши мне записку и пошли с голубем. В тот же день мы её получим и притопаем всем классом, куда ты укажешь.
Оказывается, этот Мишка здорово башковитый! И как не додумался до этого Джек Лондон со своими золотоискателями? Возили бы с собой ящики с голубями и посылал с ними заявки на золотоносные участки в Доусон. И не надо бы тогда гнать, что есть духу, через Великую Снежную Пустыню и бросать около каждой хижины подохших собак.
— Спасибо, Мишка! — сказал я, и на моих суровых, никогда не плакавших глазах блеснули скупые мужские слёзы. — Ты — настоящий друг!.. Поверь, что не пройдёт и двух лун, как голубь принесёт тебе хорошие вести.
Хотел я отметить наш отъезд митингом и выступить перед ребятами с пламенной речью, но вовремя вспомнил, что ни у Джека Лондона, ни у Брет-Гарта о митингах ничего не говорится.
Я только снял шапку, помахал ею и закричал:
— До свиданья, ребята! Нам пора идти по Тропе, а вам — на урок. Немного ещё потерпите. Всё будет хорошо, если будете держать язык за зубами. Пусть это будет наша тайна.
Все закричали, замахали шапками, и я подумал, что так, наверно, не провожали в путь ни одного золотоискателя в Доусоне.
— Вперёд, аргонавты! — скомандовал я, и Дублёная Кожа, плюнув на ладони, взялся за ручки Золотой Колесницы Счастья. При этом его грубо высеченное лицо с нависшим лбом, массивным подбородком и немигающими светло-голубыми глазами говорило о том, что человек этот знает только один закон — Закон Силы. [23] Все невольно залюбовались тем, как легко и свободно Дублёная Кожа толкнул тележку.
— Вперёд аргонавты! [24] — опять крикнул я.
23
Это слова не мои, а Джека Лондона. Оговариваюсь, потому что за чужие слова некоторых писателей приглашают в нарсуд. Лучше оговориться. А то доказывай потом, что ты не писатель. — В. М.
24
Аргонавты — это люди, которые отправлялись в дальний путь из древней Греции за каким-то золотым руном. А что такое миронавты — этого не знает даже Лёвка Гомзин. Ему лишь бы в рифму. — В. М.
— Вперёд, миронавты! — закричал Лёвка, явно подражая во всем любимому командиру.
— Вперёд, к золотым берегам! — складно добавил Димка, и я сразу понял, что он добавил эти слова неспроста: у нас получалась песня. Мне стало очень весело, и я запел:
Вперёд, аргонавты, вперёд, миронавты, Вперёд к золотым берегам!Димка подхватил и сразу сочинил конец куплета:
Ни чёрт нам не страшен, ни шторм не опасен — Идём мы навстречу врагам!