Тайна
Шрифт:
Она отвернулась и прошлась по столовой. Сейчас девушка наслаждалась немногими минутами отдыха. Как так получилось, она и сама не понимала, но она жила у Николаевых уже месяца два. Каждый день к ней приходили какие-то люди, как правило, хорошо одетые и обеспеченные, в красивых платьях и костюмах. Попадались, правда, и другие – с издерганным нервным взглядом, в военной форме или какой-то бесцветной одежде.
Валентина все обещала купить ей билет, Анатолий взахлеб рассказывал, что он сделал для этого, каких высоких начальников попросил и какие связи задействовал. По их рассказам получалось, что пока достать билет не было никакой возможности, но
– Дело осложняется тем, что ты приписана к колхозу и не имела права покидать деревню самостоятельно. Валентина зря сделала, что увезла тебя вот так, – вздыхал Анатолий, складывая руки на животе и наблюдая за реакцией Оли, – но что теперь сделаешь. К тому же у нее совсем не было времени на всякие там формальности…
Но просить о том, чтобы Ольга помогла тому или иному хорошему человечку, они не забывали. Оля потеряла счет этим «человечкам». Ее уже не спрашивали – согласна ли она, просто ставили перед фактом, что с утра зайдет такая-то, а после обеда такой-то.
Однажды она случайно подслушала, как Валентина торговалась с одной дамой, только что вышедшей от нее. Николаева гневно требовала удвоить сумму, замечая, что, между прочим, услуги Ольги бесценны…
«Она берет деньги за мои приемы, как брала мать…» – догадалась девушка, но эта мысль почему-то оставила ее равнодушной. Она отстраненно наблюдала за ее течением – та проскользнула в мозгу и погасла. В сущности, Ольге было все равно. Где-то в глубине ее сознания шевелилась тревога за близких, за Петю, но и она не могла прорваться сквозь толщу навалившегося безразличия.
В какой-то момент Оля начала подозревать, что такое ее состояние неспроста, что-то с ней делают… Но что?.. Мысль, едва мелькнув, тут же угасала. До всего этого ей теперь не было особого дела. Зато сильно обострилась ее способность видеть. Наверно, сознание, освобожденное от внешних впечатлений, сосредоточилось на внутреннем зрении. Оля хорошо видела и чувствовала людей, их тайные страхи и желания, их проблемы, могла проникнуть в их мысли. Валентину, например, буквально испепеляла жажда наживы и власти, ей хотелось быть значимой, повелевать людьми, слышать хор славословий в свой адрес, хотелось, чтобы ее боялись. Анатолий, наоборот, желал покоя, его внутренний мир был похож на мир барсука, разбуженного посреди зимней спячки. Опять свернуться и спать, и никого не бояться – вот чего хотел он. И у ее посетителей тоже – страх мешался с гордыней, жажда славы с завистью, желание любви с порочными вожделениями… Никто не был способен на чистые беспримесные чувства, все вибрировали, колебались, не могли решиться, а решившись, тут же сожалели об этом.
А вот себя, свою судьбу Оля по-прежнему не видела. Словно на этом месте было какое-то темное, слепое пятно. Порой что-то мелькало – неясное и пугающее, но тут же все заволакивало беспросветной темнотой.
Как-то Ольга заметила из окна машину Николаевых, ту самую, на которой она и приехала в Москву и которая якобы сильно поломалась и с тех пор находилась в ремонте. Рядом с ней прохаживался Иван и курил. Наверно, теперь они ставили ее так, чтобы машина не была видна в окно – но на сей раз водитель легкомысленно забыл об этом. Ясно было, что с автомобилем все в порядке – вскоре Ольга увидела вышедшего из дома Анатолия, который юркнул в салон. Перед этим он что-то резко сказал Ивану и бросил быстрый взгляд на окна. Но Ольга стояла за шторой, и он ее не заметил.
«Они просто используют меня, – поняла она. И тут как будто что-то переключилось в ее мозгу. – Сегодня все же поговорю с Валентиной…» – решила она. Раздалась трель звонка – кто-то снова пришел. Евгения Константиновна отправилась открывать дверь, а Оля заняла свое обычное место – в кресле.
Послышался стук каблучков, и в комнате появилась женщина. Оля подняла голову и принялась вглядываться в нее. Невысокого роста, но статная и стройная. И хотя внешне эту даму можно было отнести к разряду обычных посетительниц, было в ее взгляде что-то, заставившее Олю вглядеться в нее более внимательно. Она не видела нашумевшие фильмы «Веселые ребята» и «Цирк», которые вознесли ее посетительницу на вершину звездного Олимпа. Оля не могла знать, что перед ней знаменитая Любовь Орлова – блистательная любимица Сталина и кумир миллионов советских людей, но шестым чувством угадала, что это птица высокого полета.
Отличала ее и особая гордая осанка, и необычайно ухоженное живое лицо. Увидев Олю, она неожиданно сердечно и просто улыбнулась:
– Здравствуй, милая, думаю, я к тебе, – прощебетала она, и голос ее показался девушке журчанием ручья.
– Здравствуйте, – тихо ответила Оля.
Посетительница подошла поближе и, садясь в кресло, случайно смахнула пышной юбкой стакан с чаем.
– Ой, прости, – смутилась она.
– Ну что вы, – замахала руками Ольга. До нее донесся едва различимый, но такой знакомый запах спиртного – очевидно, дама с утра уже успела немного выпить. Этим объяснялся и блеск ее глаз, и нетвердые размашистые движения.
– Мне сказали, ты видишь прошлое и будущее, – заметила, усаживаясь Орлова, – меня зовут Люба. А ты, как я знаю, Оля.
– Земля слухами полнится, – улыбнулась девушка.
– А вот мне печаль пришла… Как услышала, что есть такая чудная волшебница, так подумала, не зайти ли к тебе…
– Я не волшебница, но чувствую, почему вы пришли ко мне, – Оля опустила глаза. – Я иногда знаю, что будет… И могу сказать точно, если вы не перестанете пить, то вся ваша жизнь поломается. Это, может, сделается совсем скоро. У вас есть всего несколько месяцев.
Орлова изменилась в лице.
– Я иногда не могу остановиться, – доверительно сказала она, помолчав, – приду домой, уставшая, и больше всего на свете хочется налить коньяка в стакан и выпить залпом. И только тогда на душе становится легко, все заботы и тревоги отлетают. Завистники меня душат, Сталин преследует… Не могу работать, сил больше нет, задыхаюсь. Несколько месяцев, говоришь? А что потом?
– Потом больница до скончания дней, – тихо ответила Оля.
Любовь подняла голову, лицо ее исказилось, но она взяла себя в руки, тяжело посмотрела на девушку и резко встала.
– Спасибо за то, что предупредила. – Она с неподражаемым изяществом склонила голову и быстро вышла.
Вечером Олино сознание впервые за последнее время было ясным. «Чай-то разлился… А ведь они в него чего-то мне подсыпают…» – внезапно пришла догадка.
Она вышла на кухню, где Валентина курила и пила кофе.
– Есть новости? Билет не достали? – спросила у нее Оля.
Николаева неторопливо отхлебнула очередной глоток ароматного напитка и сокрушенно покачала головой:
– Все то же, ничем не могу порадовать. Сапожников обещал не раньше, чем через две недели сделать, и то это будет счастье.