Тайная алхимия
Шрифт:
— Ну что ж… — пожимаю я плечами, направляясь обратно к входу в замок. — Я все равно рада, что мы сюда пришли. И в магазинах будут буклеты и всякое другое. Мне интересно посмотреть, как тут относятся к Энтони. Вплоть до сегодняшних дней они все еще приверженцы Ричарда Глостера. Они не считают его ответственным за смерть принцев в Тауэре.
— Что? Спустя пятьсот лет?
— О да! И хотя я и не согласна — не думаю, что их версия подтверждена уликами, — мы должны быть благодарны за нее. Нет ничего лучше по-настоящему хорошей полярной версии, чтобы историки начали копать, и дилетанты, и профессионалы,
— Уна, — обращается ко мне Марк, кладя ладони на мою руку. Мое сердце начинает сильно стучать. Он улыбается: — Ш-ш-ш. Как сказала бы Морган: «Скорбь тоже разрешена, знаешь ли».
— Знаю, — отвечаю я. И только потом начинаю думать о том, какую скорбь он имеет в виду.
После того как мы помогли Морган убрать ее прилавок и сложить товары в багажник машины, кажется естественным отправиться в паб. Он полон других торговцев с рынка, местных жителей, есть там и пара туристов. Мы садимся вокруг маленького стола. В другой раз я наслаждалась бы при виде крутого паба, по-настоящему полного людей, но сегодня был нелегкий день, и я очень устала. У меня ноют кости.
Марк отправляется за выпивкой. У Морган тоже усталый вид, но по куда более веской причине.
— Завтра ты работаешь? Снова идешь на рынок? — спрашиваю я.
— Нет, не на рынок. У меня десять дней отпуска, — говорит она. — Я заслужила небольшие каникулы.
— Значит, у тебя есть еще одна работа, ты не только продаешь украшения?
— Я сиделка. Работаю в доме для престарелых. И живу там порой.
— Ты собираешься уезжать?
— Нет. Я сберегла кое-какие деньги и хочу летом съездить навестить маму. А сейчас я, наверное, просто расслаблюсь. Потихоньку наделаю еще украшений, повидаюсь с друзьями, осмотрюсь.
Возможно, я могла бы спросить, не хочет ли она отправиться с нами. Марк наверняка был бы рад, если бы она поехала. А потом я мысленно спрашиваю себя, буду ли я такому рада и зачем она мне нужна. Какой бы милой Морган ни была — а девочка начинает очень мне нравиться, — она неизбежно будет путаться под ногами.
Путаться под ногами в чем?
— Ты сама сделала свои сережки?
— Да я, понимаете, вышла из дому в такой спешке, что сама не знаю, что надела. Вообще-то я не ношу сережек за работой, — говорит она, прикасаясь к сережке-молнии. — О да, она моя. Называется Тор.
— Ты даешь им имена?
— Ну, я делаю это для себя. Иначе бы просто запуталась. Когда торгуешь на рынке, надо следить за тем, что продаешь: два Экскалибура, Солнце и Луна, и три Шара Мерлина. Или что-нибудь другое. Но если холодно, пальцы не гнутся и трудно как следует писать. И когда прихожу домой, мне приходится догадываться. Но вещи короля Артура всегда хорошо расходятся, а еще драконы. Я всегда пытаюсь придумывать что-нибудь новенькое.
— Ты читала «Король былого и грядущего»? [106]
106
«Король былого и грядущего» — тетралогия английского писателя Теренса Хэнбери Уайта (1906–1964), созданная на основе британских легенд
— Да! — отвечает она с загоревшимися глазами. — Мама подарила ее мне после того, как мы сходили посмотреть «Меч в камне». Но я не думаю, что она знала, насколько странная вся эта эпопея. Мне было всего лет двенадцать. История была печальной, а я не ожидала такой горечи.
Марк возвращается с выпивкой и садится рядом с Морган.
— Как твоя мама? И Кит? — спрашивает он.
— Она в порядке. У Кита был сердечный приступ, и они дали мне денег, чтобы я приехала на Рождество, но теперь он в порядке. Снег был невероятный.
— Передай ей привет от меня, когда снова с ней свяжешься.
Таким становится брак или сожительство и его конец? Вежливым «ничто»?
Потом я вспоминаю оклик Адама, как только я поворачивала ключ в замке. Вспоминаю, как мое сердце сжималось каждый раз, когда он проходил через паспортный контроль и оборачивался, чтобы улыбнуться напоследок. Вспоминаю запах его шеи сзади или его запястья, когда мы лежали, свернувшись вместе в кровати.
Нет, брак не всегда заканчивается вежливыми фразами. Тогда что же горит во мне, когда я смотрю на Марка?
Во мне снова корчится гнев, только не на него, а на себя саму, на эту вспышку желания, которая вычеркивает Адама и швыряет нашу любовь в темноту.
Желание.
Я должна была понять, что именно чувствую.
Никакого умелого притворства.
Некий трюк, который сыграли со мной утомление, или горе, или запоздалый шок старой привязанности.
Желание.
Ни больше ни меньше. Определенно не больше.
— Итак, чем ты занимаешься, Марк? — интересуется Морган, отпивая от своей пинты легкого пива. — Все еще работаешь на «Национальный трест»?
— Взял у них отступные деньги и уволился в связи с сокращением штатов. Пока осматриваюсь… Только… — Он замолкает и смотрит на меня, и я киваю. — Просто есть одна возможность. Фамильный дом Уны можно реставрировать. Я мог бы с этим помочь.
— А, да, помню, — замечает Морган, глядя на меня. — Это… Часовня?
— Чантри, [107] — говорит Марк.
— Помню, Марк часто говорил обо всех вас. Целая семья, живущая вместе? — Морган задает вопрос так, будто ей действительно интересно.
107
Чантри (Chantry, англ.) — часовня или церковный придел, построенные на вклад, который оставлен на отправление заупокойных служб.
— Да, мои бабушка и дедушка, дяди и тетя Элейн. После смерти моих родителей они были моими опекунами. И кузина Иззи — Изода, — и Лайонел.
Я чувствую уколы тревоги, думая о том, что Иззи может сказать Фергюсу, если вообще что-нибудь скажет.
— Там всегда жили и другие люди, например Марк, который помогал управляться с «Пресс». Или гостившие друзья, или беженцы… После войны их было много. Мой дядя Гарет все еще владеет «Пресс», но, похоже, ему придется его продать. Но теперь, когда Марк снова на борту… Но еще рано загадывать.