Тайная беременность. Девочка Громова
Шрифт:
Пиздец, блять.
Заставила меня побегать по всему городу, перешерстить каждый угол.
А она дома сидела!
Решила надо мной поиздеваться.
Вот и получила.
Я, может, и палку перегнул, но уроком ей будет. В следующий раз трижды подумает перед тем, как что-то делать. Но у меня уже сомнения появляются.
Чтобы проснуться – первым делом иду в душ. Купаюсь, чищу зубы.
Наверное, нужно было сначала разбудить Державину.
Девушки дольше собираются. А я опаздывать
Ничего, пусть привыкает, что она не дома, и мамка с утра ласково не погладит её по голове, пробуждая ото сна. Сама просыпаться будет. И за десять минут собираться.
После душа натягиваю штаны. Ненавижу их уже.
Я привык ходить по дому голый. Особенно после душа. Могу себе позволить.
Мог, точнее.
А теперь… Ни хрена.
Уже злюсь с самого утра.
Сделаю себе кофе и пойду будить эту несносную девчонку. Из-за которой жизнь перевернулась вверх дном.
Оказавшись на первом этаже, улавливаю вкусный запах чего-то поджаристого. И кофе. Запах кофе.
От кухни всё исходит.
И оттуда же раздаются тихое пение и энергичная музыка.
Захожу в кухню, наблюдая за танцующей Ярославой перед электрической плитой. Хватает вилками гренку и отправляет в тарелку – на горку таких же румяных, вкусно пахнущих и поджаристых ломтиков хлеба.
Как вообще плиту врубила? Я думал, такие, как она, вообще ни в чём не разбираются.
А, чёрт. Не проститутка она, Громов. Прими уже это.
Жаль, с той информацией жилось легче. И постоянно отталкивало.
Но сегодняшнее утро удивляет.
На столе уже стоят две чашки с кофе. Только приготовленные, и, судя по помытой турке возле раковины, она его варила, а не залила кипятком, как в прошлый раз.
– Странное, но вроде доброе утро, – с сомнением выпаливаю.
Она вздрагивает, роняет гренку на пол. Быстро вырубает плиту, оборачивается и хватается на сердце. Непривычно видеть её в обычном халатике до середины бедра. Ничего эротичного, кроме ног, но ей идёт.
– Ты, оказывается, готовить умеешь.
– Немного, – выпаливает, немного отойдя от шока. Поднимает упавшую еду, складывает в пакет и убирает. Не спрашиваю зачем. – Я редко готовлю. Особенно для кого-то.
Чуть глаза не закатывает. Но сдерживается. Ставит тарелку с едой на стол.
– Это извинения. За вчерашнее.
Ого. Неужели на неё подействовало?
– Я повела себя неправильно.
Сажусь и щурюсь. Нет. Что-то здесь не так.
Чувствую обман. Проверяю тарелку, чашку кофе. А может, она на стул чего насыпала? Привстаю, рассматривая идеальную дорогую мебель.
– Я серьёзно, – всё же не выдерживает и закатывает глаза. – Ты, наверное, переживал, а я…
Переживал ли? Возможно. За свои нервные клетки, которые потрачу,
– Всё поняла, осознала.
Тяжело ей это говорить. Гордость с трудом позволяет, нехотя признаётся.
– Ладно, верю, – решаю дальше не издеваться над ней. – Садись.
Она покорно и тихо, как мышка, присаживается напротив, берёт гренку.
– Сладкие они. Не знаю, любишь или нет.
– Мне всё равно.
– Когда мы поедем?
– Через полчаса.
Кстати, она встала рано.
– Хорошо, успею накраситься.
Накраситься?
Присматриваюсь к её лицу. Всё натуральное, всё красивое. Неудивительно. Внешность-то от Лиды. Вторая Моника Белуччи в молодости.
– Зачем? – брови сводятся в переносице.
– Просто, чтобы красиво выглядеть.
Ничего не отвечаю. Не говорить же ей, что она и так красивая? Да ни в жизнь.
Быстро доедаю гренки, допиваю кофе. Вкусный, кстати. У меня такой только помощница готовит.
Встаю из-за стола и, помыв руки, собираюсь уходить. Времени всё меньше.
– Поторапливайся. Опоздаешь, поедешь в том, в чём есть.
Халат. Неплохо.
– Какой ты зануда…
Вот тебе и всё. Милая и спокойная девочка Ярослава пропала. Ожидаемо. Опять закатывает глаза.
Возвращаюсь в свою комнату, одеваюсь, выжидаю время. И в начале восьмого жду её в коридоре. Девчонки всё нет. У неё осталось совсем немного времени.
Только сейчас, кстати, замечаю, что мороженое уже не валяется на входе в кухню. И все книги аккуратно проставлены на полочках. По темам и алфавиту.
Чудной сегодня день.
Убралась, приготовила. Ещё и не опоздала.
Спускается быстро по лестнице.
И убил бы её, если бы у нас время было.
– Это что? – смотрю на её короткие джинсовые шортики. И на топик, оголяющий пупок. – Ты едешь со мной на работу, но на должность руководителя, а не стриптизёрши.
– Знаешь что, – скрещивает руки на груди. – Я жила без родителей, без денег тридцать семь дней. Пришлось продать половину одежды, чтобы на что-то жить, пока мой опекун где-то пропадал.
Это она упрекает меня?
Да, виноват. Не думал, что у неё денег нет. Но я был в командировке. А потом… Смерть её родителей не только по ней прошлась. По многим. По мне – в том числе.
– Ну и чего эти тряпки не продала?
– А они мне нравятся, – нахально отвечает. – Переодеваться не буду.
Сомкнув зубы, пытаюсь не разозлиться. Ладно, хрен с ним. Клуб всё равно с утра не работает, народа нет – на неё никто пялиться не будет.
Выхожу из квартиры, пропускаю эту дрянную девчонку на лестничную площадку. И молюсь, чтобы за этот день не свернуть ей шею.