Тайная битва сверхдержав
Шрифт:
Выход из этой ситуации виделся в том, чтобы СССР увеличил помощь Социалистической единой партии Германии в усилении коммунистического влияния на немецкую интеллигенцию. В результате было решено «устранить оккупационный статус» Берлина. Об этом и сделал заявление Хрущев в форме ультиматума западным державам 27 ноября того же года: провести за 6 месяцев переговоры о мирном договоре с Германией, в противном случае управление советской зоной оккупации будет передано ГДР, с которой будет заключен мирный договор, а статус Западного Берлина будет ликвидирован.
Военный представитель в Восточном Берлине генерал Шалин еще до выступления Хрущева по германскому вопросу доносил 19 ноября 1958 года в ЦК КПСС: «Есть мнение, что Англия и Франция в случае решительных действий правительств СССР и ГДР могли бы согласиться на вывод войск из Западного Берлина, но США окажут противодействие этому» {423}.
Но желаемое явно выдавалось за действительное. 14 декабря 1958 года в Париже министры иностранных дел трех западных держав и ФРГ подтвердили «решимость своих правительств обеспечить свои позиции и права относительно Берлина». Через два дня собравшийся срочно там же Совет НАТО по берлинскому вопросу заявил:
«Ни одно государство не имеет права односторонне разрывать международные соглашения. Действия Советского Союза относительно Берлина и его методы разрушают доверие между нациями, которое составляет основу мира. Требования Советского Союза создали серьезное положение, которому надо решительно противодействовать» {424}.
Ключевую роль в дальнейшем развитии кризиса играло руководство Социалистической единой партии Германии и лично В. Ульбрихт, опасавшийся «чрезмерного сближения» Москвы и ФРГ. Советский посол М. Первухин после беседы с Ульбрихтом 5 декабря 1958 года доносил в Москву:
«В. Ульбрихт сказал, что ГДР будет продолжать свою активную борьбу против Бонна как по политической, так и по экономической линиям… Ульбрихт подчеркнул, что основной национальной позицией, с которой можно разбить Аденауэра, является показ возрождения германского милитаризма и фашизма, разоблачение агрессивных планов германского империализма. Этому моменту будет в дальнейшем уделено решающее значение в политике ГДР» {425}.
В беседе с советским послом Ульбрихт сказал, что настоящий момент является поворотным пунктом в вопросе признания ГДР. «До сих пор население Западной Германии верило, что ГДР в один прекрасный день будет присоединена к ФРГ. Теперь этот взгляд меняется. Факт существования ГДР, прочность ее позиций доходит до сознания все более широких слоев населения» {426}. Кроме того, Ульбрихт заявил советскому послу, что «располагает документами, в которых изложены агрессивные планы НАТО, где предусматривается возможность продвижения западнонемецких войск до Одера». Этот нажим Ульбрихта на Москву, нагнетание страхов как среди советского руководства, так и собственного народа, преследовали вполне очевидные цели сохранения ГДР как суверенного государства, укрепления внутреннего положения ГДР и СЕПГ.
Тем временем бегство на Запад через Берлин усиливалось. «В прошлом году через Западный Берлин ушло свыше 90% всех беженцев, тогда как в 1957 г. — менее 44%, — сообщало посольство. — Население ГДР с 1950 по 1958 г. сократилось на 997,5 тысячи человек» {427}.
Все более обнаруживалась неспособность властей Восточного Берлина определить истинные причины развертывавшихся событий. 15 сентября 1959 г. член политбюро и секретарь ЦК СЕПГ А. Нойман говорил советнику-посланнику В. В. Кочемасову, что «усиление враждебной деятельности в ГДР за последнее время, несомненно, объясняется страхом правящих кругов ФРГ перед разрядкой международной напряженности и стремлением путем провокаций на территории ГДР воспрепятствовать этому процессу» {428}.
Ни в Восточном Берлине, ни в Москве не находили достаточно политически гибких выходов из складывающейся критической ситуации. Делался сугубо идеологический вывод: «остановить империалистов» в Германии, Берлине. Идея стены в Берлине, которая препятствовала бы потоку беженцев, вынашивалась еще во второй половине 50-х годов в Восточном Берлине и в Москве. Но только на заседании Политического консультативного комитета ОВД 3—5 августа 1961 года она получила оформление. Ульбрихт требовал радикальных решений. Хрущев колебался. Он хотел более гибких подходов, но в сочетании с давлением на Запад. Он, как говорилось выше, уже предъявлял западным державам 27 ноября 1958 года ультиматум: покинуть в течение 6 месяцев Западный Берлин, чтобы сделать его свободным городом, но фактически подчиненным ГДР. Характерен разговор Хрущева с Кеннеди во время их первой встречи в Вене в июле 1961 г. Хрущев заявил: «Мирный договор с ГДР со всеми вытекающими отсюда последствиями будет подписан к декабрю нынешнего года». — «Если это так, то наступит холодная зима», — таков был ответ президента США {429}.
Главы сверхдержав расстались холодно. И шанс, который давала встреча в Вене по нормализации отношений между СССР и США к потеплению политического климата в мире, был упущен. Хрущев недооценил твердость и волю Кеннеди, полагая, что с молодым президентом возможна политика давления. Он поставил американского президента перед выбором: или совместно подписать соглашение, признающее существование двух германских государств (ГДР и ФРГ), или СССР подпишет сепаратный договор с ГДР не позже декабря 1961 года, после чего оккупационные права западных держав в Берлине и свободный доступ к городу прекратятся, а коммуникации с Западным Берлином будут контролироваться правительством Восточной Германии.
Такой подход насторожил Кеннеди. Хрущев прибегнул к тому блефу, который сработал во время суэцкого кризиса, но теперь он не учел характера Кеннеди. Хрущев, как и все политбюро, не собирался вступать с США в конфронтацию или тем более ввязываться с ними в войну из-за Германии. Но его показная напористость и решительность, которой он хотел принудить Кеннеди принять его условия, произвели обратный эффект: Кеннеди по возвращении стал готовиться к принятию военных контрмер.
Несмотря на негативное отношение американцев к изменению статуса Западного Берлина и заключению мирного договора с двумя германскими государствами, Хрущев не отступился от идеи отгородить Западный Берлин от Восточного надежной преградой. Он полагал, что если «закрыть все входы и выходы», ведущие на Запад, то восточные немцы станут работать лучше, экономика будет улучшаться и достигнет такого уровня, что при социальных гарантиях для трудящихся в ГДР она станет даже привлекательной для западных немцев.
Однако надо было как-то предупредить США и Англию, Францию и ФРГ о намерениях ОВД в отношении Западного Берлина. 7 августа Хрущев выступил по Московскому телевидению. Касаясь вопроса о Берлине, он сказал, что нет и мысли о блокаде западной части города, но заявил, что планировавшееся сокращение вооруженных сил будет отменено, и более того, намечается дополнительный призыв в армию резервистов и передислокация ряда дивизий из глубины страны к западным границам. Это было предупреждением. В ночь с 12 на 13 августа 1961 года. между Восточным и Западным Берлином была воздвигнута печально знаменитая стена.
С тревогой ожидали в Кремле реакции США. Но ничего страшного не случилось. 13 августа несколько американских джипов совершили поездку по Восточному Берлину. Их пропустили беспрепятственно, хотя во время поездки сопровождали машины служб безопасности СССР и ГДР. Вскоре стала известна оценка событий американским президентом. Он сказал, что «режим Ульбрихта, по всей вероятности, обладает законным правом закрыть свои границы, и никто не может вообразить, что мы должны начать из-за этого войну» {430}.