Тайная история красок
Шрифт:
В одном из неработающих кафе был включен телевизор. Похоронная процессия из мрачных людей в темных костюмах двигалась по улицам Дамаска. Сейчас почти во всем мире цвет траура — черный, и только черный, кроме некоторых азиатских стран, где цвет траура — белый, но еще в 1950-х годах англичане вполне могли надеть на похороны темно-лиловый. Когда в 1852 году умер король Георг VI, в витринах галантерейных лавок в Вест-Энде разложили черные и лиловые шарики, а при дворе во второй период траура носили лиловый.
Черный и белый — это своего вида выражение абсолюта, тогда как лиловый — последний цвет радуги, символизирующий конец того, что мы знаем, и переход к чему-то неизведанному, может быть, поэтому он подходит для траура. Святой Исидор Севильский (между прочим, официально избранный покровителем Интернета) предложил
Но где же все-таки жители Бейрута? Я бродила по пустым улицам, пока не вышла к горной дороге, где местные плейбои хвастались друг перед другом спортивными автомобилями. И тут я отчасти поняла, в чем дело. На склоне холма лежали полотенца, и отдыхающие праздно болтали и принимали солнечные ванны, обычная картинка для солнечного летнего дня, вот только здесь не было ни одной женщины. Женщин я обнаружила чуть позже, когда ближе к обеду наконец позавтракала в ресторане на крыше пятизвездочного отеля, единственного, который работал во всем городе. Отсюда открывался вид на загородный клуб, где за высокой стеной отдыхали и нежились на солнышке толпы женщин.
Консьерж в отеле предупредил, что если Бейрут показался мне унылым, то досирийские мусульманские города, включая Тир и Сидон, выглядят еще мрачнее, и, узнав о предмете моих поисков, предложил поехать дальше на север: «Там вы найдете много следов финикийской культуры, а заодно и море кофе».
Финикийцы — именно те, кто мне нужен. Первые жители Ливии, прибывшие сюда с Аравийского полуострова в III тысячелетии до нашей эры. Среди них было много художников, ремесленников, ковроделов, а еще этот народ прославился умением ориентироваться в море по звездам и изготовлением цветного стекла. Кроме того, именно финикийцам приписывается изобретение алфавита. Но более всего славилась эта земля роскошной пурпурной краской: так что даже само название народа происходит от греческого слова «пурпурный». Итак, я услышала о «фиолетовых людях», а вскоре смогу увидеть и сам цвет; поэтому я прислушалась к совету консьержа и взяла напрокат автомобиль, ведь до любой точки страны тут рукой подать. Изучая карту Ливии, я удивилась, насколько же маленькая эта страна. Площадь Ливии составляла менее половины площади Уэльса, и всего через час я оказалась в городе, где некогда рождались книги.
Фиолетовый народ
В городе Джубейле (или, как его еще называли на греческий манер, Библе) не осталось следов недавних войн, разве что уродливые бетонные виллы на холме. Как оказалось, они принадлежали бейрутцам, которые пытались хотя бы на выходные уехать в местечко потише.
Солнце уже садилось, когда я прошла мимо отремонтированного здания рынка и направилась в сторону мыса. Здесь, на маленьком клочке земли, остались следы многих бывших обитателей и гостей Библа — начиная с людей эпохи неолита, а также финикийцев, греков, римлян, византийцев, оймеядов, крестоносцев, мамлюков, арабов и, разумеется, современных туристов. Я относилась к последней категории, поэтому ко мне тут же приставили гида, девушку по имени Хиям, которая рассказала массу интересного о финикийцах. Во-первых, они были очень низенькие. Мужчина ростом полтора метра считался великаном и завидным женихом, а женщины не дотягивали даже до этой отметки. Финикийцы жили в домах без окон и дверей, куда попадали через потайной вход на крыше, и освещали свои жилища масляными лампами, которые по случайности сами же и изобрели. Я спросила, а как же они взбирались на крышу в старости, на что Хиям весело ответила, что до старости тогда попросту не доживали.
Сейчас это место дышало покоем, а четыре тысячи лет назад крошечные торговцы на все лады расхваливали здесь свой товар крошечным покупателям. Хиям согласилась, что раньше местный рынок переливался всеми цветами радуги — уже
Персы и евреи очень любили пурпурный, но настоящую славу этот цвет обрел в Риме и позднее в Византии, когда император за императором выбирали именно такой оттенок для своих одежд. Я двинулась в глубь страны, чтобы найти следы римлян и самый прекрасный из построенных ими храмов.
С точки зрения бабочки
У знаменитых кедров на склонах Ливанского хребта я подобрала двух бельгийских туристов, путешествовавших автостопом.
— Ой, только надо заехать за нашим багажом, — сообщили они, а потом вынесли из отеля гору чемоданов и огромную коробку, похожую на шляпную.
Мы забили машину под завязку. Алан, энтомолог-любитель, искал здесь редкий вид бабочек, а его жена Кристина согласилась поехать с ним, потому что Алан обещал, что в этот раз они будут жить в отелях, а не в палатках.
Охотники за бабочками — особый народ. Алан рассказал мне:
— Мы любим жить на природе, купаться в горных речках, вставать с первыми лучами солнца, чтобы увидеть бабочку, мало чем отличающуюся от других бабочек.
Кристина, заваленная за заднем сиденье чемоданами, проворчала:
— Я с ними путешествовать не люблю: скучно, да и пьют они слишком много.
Пока мы ехали по горному серпантину, Алан рассказывал мне о своих синих бабочках, а я ему — о пурпурном цвете.
— Бабочки отлично видят фиолетовый, — сказал он. — Их зрение устроено иначе, чем у людей, поэтому они не различают красный, зато видят весь спектр от желтого до фиолетового и даже ультрафиолетовый.
— Интересно, откуда это известно? — удивилась я вслух.
Оказалось, что некоторые цветы кажутся человеческому глазу белыми, но если поместить их лепестки в специальный аппарат, распознающий ультрафиолет, то окажется, что они покрыты крошечными прожилками, и бабочки воспринимают это как сигнал. В этот момент мы как раз проезжали мимо поля с белыми цветами, и я подумала, что и на них, возможно, природа поставила метки, невидимые человеческому глазу, и впервые задумалась над тем, как избирательно наше зрение. Не исключено, что эти белые в нашем понимании цветки на самом деле яркие, как павлины, вот только мы не можем оценить их красоту в полном объеме. Да, если бы мы видели больший разброс длин волн, то, возможно, эти простенькие цветы соперничали бы с тигровыми орхидеями, а вот если бы мы различали меньше цветов, то я вряд ли смогла бы увидеть пурпурный из Тира. Разумеется, если я вообще когда-либо его отыщу.
Страсть и власть
Я издали, через всю долину, увидела гигантские колонны Баальбека. Храм возвышался над одноименным городком. Сегодня от него остались только живописные руины, а некогда это был самый большой храм во всей Римской империи, построенный во славу Юпитера. Я попрощалась с Аланом, Кристиной и их многочисленными чемоданами и отправилась на разведку.
По развалинам, словно муравьи, ползали рабочие. Раз в год сюда стекаются тысячи людей, поскольку здесь проводится международный музыкальный фестиваль, в котором неоднократно принимали участие звезды мировой величины. Я попала в Баальбек за несколько дней до начала мероприятия, и сейчас организаторы монтировали сцену и кресла для зрителей. Вся эта суета лишь подчеркивала плачевное состояние древнего здания, поскольку храм Юпитера превратился в огромные развалины. От былого величия остались только пара стен и колоссальные гранитные колонны.