Тайная история
Шрифт:
— Ну ты и тормоз — Джек Тейтельбаум, кто ж еще? В Дурбинстальском подвале. Вроде как должна играть Сидова группа, кстати, на ударных там снова Моффат. А еще что-то такое говорили про стриптиз в клетке. Короче, думай скорей, и пошли.
Ответить у меня не поворачивался язык. Категорический отказ от приглашений Джуди стал рефлексом настолько прочным, что я просто не мог заставить себя сказать «да». Но тут я представил себе свою комнату — кровать, стол, комод, брошенные книги.
— Да хватит тебе, — кокетливо сказала Джуди. — Ты и так никогда никуда со мной не ходишь.
— Ладно, уговорила. Дай только пальто захвачу.
Только
Джуди (ах, Джуди, благослови ее Бог) оставила меня в компании того самого Джека Тейтельбаума и какого-то парня по имени Ларс и ушла, чтобы принести нам выпить. Все вокруг было омыто небесным светом. Я слушал, как Ларс и Джек разговаривают о пинболе, мотоциклах, женском кикбоксинге, и был искренне тронут их попытками вовлечь меня в беседу. Ларс предложил мне тяжку травы. Жест показался мне несказанно душевным, и внезапно я понял, что был несправедлив к моим сотоварищам по колледжу. Это были простые, хорошие люди, соль земли, люди, знакомство с которыми я должен был почитать за честь.
Пока я пытался придумать, как же облечь это прозрение в слова, Джуди вернулась с выпивкой. Я прикончил свою порцию и, отправившись за новой, ощутил, что бреду в приятном, текучем тумане. Кто-то угостил меня сигаретой. Я увидел Джада и Фрэнка — Джад красовался в картонной короне с эмблемой «Бургер-кинга». Как ни странно, этот убор был ему к лицу. С запрокинутой в диком хохоте головой, с огромной кружкой пива в руках, он походил на какого-то мифического ирландского героя — Кухулина или, может быть, Брайана Бору. В задней комнате Клоук играл в пул. Я незаметно понаблюдал за ним — с мрачной миной он натер мелом кий и нагнулся над столом. Щелк. Разноцветные шары разлетелись по полю. Перед глазами у меня поплыли пятна света. Я задумался о молекулах, атомах и прочих бесконечно малых, невидимых глазу частицах.
Потом я помню, что меня начало мутить и я стал протискиваться к выходу, на воздух. Я видел дверь, приглашающе подпертую кирпичом, чувствовал на лице холодную струю сквозняка. Потом… не знаю, наверно я отключился, потому что в следующий момент я уже стоял, прислонившись к стене, и мне что-то говорила какая-то незнакомая девушка.
Постепенно до меня дошло, что, должно быть, я оказался с ней рядом уже некоторое время назад. Похлопав глазами, я предпринял отважную попытку поймать ее в фокус. Очень симпатичная: добродушное курносое лицо, темные волосы, веснушки, голубые глаза. Я уже видел ее, в очереди у стойки или где-то еще, и не обратил особого внимания. И вот она стоит передо мной, как видение, пьет красное вино из пластикового стаканчика и называет меня по имени.
Я не мог разобрать, что она говорит, но тембр ее голоса — хрипловатый, жизнерадостный, необъяснимо приятный — различал даже сквозь шум. Я наклонился — она была невысокой, метр пятьдесят с небольшим, — и приставил к уху ладонь:
— Чего?
Рассмеявшись, она привстала на цыпочки и приблизила лицо вплотную. Запах духов. Жаркие волны шепота, бьющие в щеку.
Я ухватил ее за запястье.
— Здесь слишком шумно, — проговорил я ей на ухо, задев губами прядь волос. — Давай переместимся.
Она снова засмеялась:
— Но мы же только вошли. Ты сказал, что замерз.
«Хмм…» — это меня озадачило. Ее бледные глаза выдавали скуку и, казалось, разглядывали меня с какой-то интимной насмешкой.
— Я хотел сказать, куда-нибудь, где потише.
Она перевернула стаканчик и посмотрела на меня сквозь прозрачное донышко:
— К тебе или ко мне?
— К тебе, — не раздумывая ни секунды, ответил я.
С ней было хорошо. Смешки в темноте, разметавшиеся по моему лицу волосы и забавные короткие придыхания, совсем как у тех случайных девушек в старших классах. Мои ладони уже почти забыли, что такое тепло чужого тела. Когда, спрашивается, я в последний раз вот так целовался? Сто лет назад.
Странно думать, как просто все бывает. Вечеринка, несколько коктейлей, прелестная незнакомка. Именно так и жило большинство моих однокашников. Потом, за завтраком, они рассказывали друг другу о своих любовных приключениях с таким смущенным видом, будто эта милая, безобидная слабость, занимавшая в каталоге грехов графу где-то посредине между пьянством и обжорством, на самом деле была верхом разврата.
Постеры, засохшие цветы в пивной кружке, зеленоватая подсветка магнитофона. Все это очень напоминало мою провинциальную юность, но казалось невероятно далеким и невинным, как нечаянно всплывший эпизод выпускного бала. Ее блеск для губ на вкус был как жевательная резинка. Я зарылся лицом в нежную, горьковато пахнущую шею и принялся раскачивать податливое тело — что-то шепча, бормоча, чувствуя, как проваливаюсь все глубже и глубже во мрак полузабытой жизни.
Я проснулся в абсолютной панике. Перед глазами дьявольским красным светом мигали электронные часы — 02:30. Мне приснился сон, в общем-то совсем не страшный: мы с Чарльзом ехали в поезде и второпях пробирались от тамбура к тамбуру, пытаясь от кого-то скрыться; вагоны были набиты народом с вечеринки — Джуди, Джек, Джад в картонной короне. Однако весь сон напролет меня не покидало ощущение, что все это не важно, что у меня есть какая-то более насущная проблема, вот только никак не удается вспомнить, в чем она заключается. Потом я вспомнил и сразу проснулся.
Ощущение было такое, как будто, очнувшись от кошмара, я попал в еще худший кошмар. Лихорадочно хлопая по стене в поисках выключателя, я вдруг с ужасом понял: это не моя комната. Непонятные очертания, незнакомые тени угрожающе обступили меня со всех сторон; я никак не мог взять в толк, где нахожусь, и несколько мгновений был во власти дикой мысли, уж не умер ли я? Вдруг под боком я почувствовал чье-то тело и инстинктивно отпрянул. Потом тихонько толкнул его локтем — никакой реакции. Минуту-другую я лежал, стараясь собраться с духом, затем встал, нашарил в потемках свои вещи и, кое-как одевшись, ушел.
Выйдя из здания, я поскользнулся на обледенелой ступеньке и спикировал носом в самый настоящий сугроб. Помедлив пару секунд, я поднялся на колени и с изумлением огляделся. Несколько запоздалых снежинок — еще куда ни шло, но я никогда бы не подумал, что погода может измениться так стремительно, а главное, до такой степени. От цветов не осталось и следа, лужайки как не бывало. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралось чистое гладкое покрывало голубоватого искрящегося снега.
Саднило ладони, вдобавок я, кажется, сильно ушиб локоть. Не без труда поднявшись на ноги, я обернулся посмотреть, откуда же я вышел, и с ужасом понял, что это был корпус Банни. Черное окно его комнаты на первом этаже молчаливо воззрилось на меня. Я представил пустую кровать, запасные очки на столе, улыбающиеся в темноте лица на семейных фотографиях.