Тайная любовь княгини
Шрифт:
У дверей государевых палат Иван Федорович заприметил трех старух в черных платках.
— Вот он явился, ирод! Бесчестит нашу государыню, — прошамкала одна из старух.
Она была настолько старая, что испугать ее не сумела бы даже сама смерть, а гнев конюшего для нее, что крапива для покойника.
Поднял Иван Федорович клюку, чтобы огреть охальницу по сутулой спине, но раздумал.
— Шли бы вы поздорову, юродивые. Не ровен час прибить могу.
И, не дожидаясь ответа, он проследовал в государеву спальню.
— Матушка…
Руки государыни безвольно свесились.
— Что же он поведал?
— Андрей Иванович князя Пронского послал к тебе с вестью. Дескать, не обижала бы ты его недоверием, а показала бы милость свою и жаловала, как прежде. А только ведомо Пронскому о том, что старицкий князь хочет ехать в Новгород и Литву, чтобы собраться с силою и выступить супротив тебя, государыня-матушка, и малолетнего великого князя.
— Что же делать мне теперь, Ванюша? Подскажи, один ты у меня остался.
— Андрей Иванович норовит скрыться от нашего присмотра. Что бы ты ни говорила, государыня, а только не послушает тебя старицкий князь. Жив был Василий, так боялся его Андрей, а сейчас на него совсем управы не найти. Если и может кого-то князь послушать, так это митрополита Даниила. Пусть святой отец наставит мятежника на путь истины.
— Поступай, Ванюша, как считаешь нужным.
И Овчина-Оболенский почувствовал на своей шее жаркое прикосновение губ великой княгини.
НЕУДАЧА МИТРОПОЛИТА
Митрополит Даниил не любил дорогу, а потому на просьбу великой государыни отъехать в Старицу согласился не сразу. Он отговаривался тем, что застудил ноги. Владыка предлагал отправить вместо себя симоновского архимандрита и спасского протопопа, которые не однажды уже исповедовали старицкого князя и давали ему причастие. Но государыня Елена Васильевна оказалась настойчивой, и митрополит сдался под ее спокойным, но твердым взглядом.
Даниил в сердцах проклинал раздоры в велико — княжеском доме и с досадой думал о том, что ежели в московском государстве было бы поспокойнее, то лежал бы он сейчас на печи и парил бы застывшие колени.
Вот потому блаженнейший ехал в Старицу сердитым.
Заприметив презлое лико митрополита, Андрей Иванович низко склонил голову в попытке умерить гнев святейшего.
— Ты меня, Даниил, ругал, что не привечаю я тебя, как надобно. Зато теперь тебя в дороге встретил и в ноженьки твои упал.
Огляделся митрополит — поле вокруг, да ветер нехороший сердится.
— Ты, видать, самое безлюдное место выбрал по всей Московии. Благословить и то некого.
— А ты меня благослови, блаженнейший, — улыбнулся князь.
— Не затем я государыней московской послан, — пробурчал сердито старец. — Да и дерзок ты не в меру, князь, как будто в тебя бес вселился. Опять непочтением меня обидеть хочешь? Почто от мирян оградил?
— А разве не ты, митрополит, сказал, что будто не приветил я тебя, за градом не встретив? Так что не серчай.
— Ладно, сил у меня нет с тобой препираться, и не тот это разговор, чтобы посредине поля вести. Трогай, отрок.
Под звон колоколов святитель русской земли въезжал в Старицу.
Митрополит Даниил, страдавший в последние дни еще и от изжоги, отказался от щедрого кушанья, повелел достать из котомки горсть орехов, ссыпал их на ладонь, а потом проглотил зараз.
Старицкий князь со вкусом поедал сытную поросячину и терпеливо ожидал, что молвит блаженнейший.
— Андрей Иванович, послан я к тебе государыней-матушкой. И не догадываешься зачем?
— Не ведаю, митрополит Даниил, — слукавил князь.
— Дошел до нас слух, Андрей Иванович, что решил ты отринуть от себя благословение отца своего, оставить гробы родительские, не принимать более жалованье великого московского князя и съехать на службу в Литву. Правда ли это, Андрей Иванович, или, может быть, лихие люди тебя опорочить желают?
— Не думал я, что таков приговор ты везешь, блаженнейший. А только как мне в вотчине моей оставаться, ежели государыня мне опалой грозит? А теперь и в Москве опасаюсь появляться. Ежели она Михаилу Глинскому шею свернула, то что тогда мне от нее ожидать?
— Не прав ты, Андрей Иванович, не желает тебе государыня лиха.
— Мне другое известно, блаженнейший. — Князь неторопливо отрезал кусок мяса от бока порося и неторопливо зажевал присоленный кусок.
Митрополит видел, как жирный сок потек прямо по бороде князя на охабень. Даниил едва удержался, чтобы не поменять лесные орехи на домашнего порося.
— Молю тебя, Андрей Иванович, не губи раздором русскую землю. Соблюдай присягу без всякой хитрости.
— На том я и стою, Даниил. — Старицкий князь налил в кубок белого вина.
— Ежели на том стоишь, тогда поезжай в Москву к Елене Васильевне без всякого сомнения.
— Опять ты об том же, блаженнейший. А ежели я откажусь?
— Ежели откажешься… Жди тогда проклятия, Андрей Иванович. Во всех русских православных церквах поминать тебя будут наравне с латинянами и магометянами.
Не осилил старицкий князь кубок — отпил несколько глотков и опять поставил вино на стол.
— Нелегкий выбор ты мне предлагаешь, владыка. Сколько времени на обдумывание даешь?
— Немного, князь. К завтрашнему утру жду твоего ответа.
— Хорошо, а теперь оставлю я тебя, блаженнейший.
Государыня Елена Васильевна, зная упрямство старицкого князя Андрея, уже не полагалась на крепость увещеваний митрополита и следующим днем повелела Овчине-Оболенскому выступать с полками к Старице.