Тайная схватка (Тарантул 2)
Шрифт:
– А ты все-таки скажи, Коля. Я быстро понимаю.
– Когда-нибудь в другой раз. Он оказался отцом одного парня… А я все про него знаю, про его сына. Просит рассказать…
– Что ты! Это такое дело…
Сейчас возле девочки Миша почувствовал себя лучше. Волнение и тревога улеглись, и в голове появилась какая-то ясность. «Так или иначе, а рассказывать придется, – думал он. – И лучше всего правду. Конечно, не всю…»
– А зачем ты пришел, Коля? – спросила Лена.
– Так… Надо отдышаться. Очень я растерялся, –
Миша вернулся назад. Теперь он окончательно овладел собой. Мальцев сидел на прежнем месте и, подперев голову руками, смотрел на снимок сына. При появлении Миши он поднял голову и вопросительно взглянул на него.
– Все в порядке. Спит.
Миша прошелся несколько раз по комнате, все время чувствуя на своей спине упорный, пристальный взгляд гостя. «Спросит еще раз или не спросит?»
Мальцев молчал, но в этом молчании было столько настойчивого ожидания, что Мише пришлось самому начать разговор.
– Григорий Петрович, вот вы мне дали честное слово, что не скажете папе…
– Да, да!
– В общем-то дело это прошлое. Мало ли что с кем бывает! Но если он узнает, то сильно расстроится. Я вам, конечно, скажу. Ничего скрывать не буду. Понимаете ли… Я вашему сыну папины часы проиграл. А познакомились мы с ним в одном доме. Там собирались ребята и в карты играли. Ну и я… Сначала деньги, какие были, проиграл, а потом часы… А папе сказал, что часы украли.
– Ну а Георгий?
– Он самый азартный был, рисковый.
– Вы с ним дружили, Коля?
– Не-ет. Какая там дружба! Два раза встречались в этом доме – и всё.
– А потом? Вы знаете, как он погиб?
– С крыши свалился. Мне говорили ребята, что на крыше он с кем-то подрался… или что-то другое… В общем, с крыши сорвался и разбился.
Все это Миша рассказал с опущенной головой, и краска смущения не сходила с его лица. И это было вполне правдиво. Он стыдился своего поступка.
– Что-то подобное слышал и я, – после некоторого молчания проговорил Мальцев. – Но я не верю. Не могу поверить в такую нелепую смерть.
– Кто его знает! Если бы я сам видел, ну тогда другое дело. Но насчет картежной игры вы папе не говорите, – предупредил Миша. – Теперь я больше не играю.
21. ПОРУЧЕНИЕ
В это же позднее время в комнате, где жил Степа Панфилов, сидел Трифонов. Перед мальчиком лежали две фотокарточки. На одной была снята средних лет женщина, а на другой – мужчина в очках, в шапке финке, в пальто, в сапогах, с противогазом.
– Понятно тебе задание, Степан?
– Понятно-то понятно, – с трудом сдерживая радость, сказал юноша. – А с работой как?
– С работой мы устроим. Маленький отпуск на недельку.
Вернулась из кухни мать и принялась накрывать на стол. Фотографии Степа моментально спрятал в карман.
– И нечего долго раздумывать, – совсем другим тоном заговорил Трифонов. – Неучем тебе оставаться не резон. Война скоро кончится. Сам знаешь, как наши жмут… Надо учиться, Степа. Как вы полагаете, Варвара Васильевна?
– А что я? Он и сам теперь не маленький. Ученье никогда не повредит.
– Совершенно верно. Без отрыва от производства окончит десятилетку, а потом, в зависимости от способностей и желания…
– Способности-то у него есть, а вот желания не вижу. Лодырничать любит.
– Когда я лодырничал?
– А всегда! – строго сказала мать и, повернувшись к Трифонову, пояснила: – Собирался своему другу окна утеплить. Все еще собирается…
– Да некогда было, мама.
– Не болтай ты, – махнула она рукой. – Некогда! Парень в лазарете лежит, пошевелиться не может, а дружки у него собак по улицам гоняют.
– Ну чего ты! Хватит, – проворчал Степа.
– Другие ребята-комсомольцы добровольно по квартирам ходят. Где дрова принесут, где в доме приберут, где что… Помогают людям. А ты…
Степа сидел с опущенной головой. Мать была права, и он сознавал свою вину. Васькину просьбу он действительно до сих пор не выполнил. Все как-то не было времени, и каждый день дело откладывалось на следующий.
– Варвара Васильевна, вы обо мне не беспокойтесь, – сказал Трифонов, отодвигая от себя тарелку. – Я сыт: поужинал недавно.
– Жареной картошки немного съешьте. Картошка у нас своя. С индивидуального огорода, – с трудом выговорила она. – И зачем только такие слова придумывают? Язык сломаешь. Неужели нельзя по-русски назвать?
– С личного огорода, – подсказал Трифонов.
– Вот, вот. И легче, и понятней. А то выдумали какого-то индивидуя… от большого ума!
– Наоборот! – насмешливо возразил Трифонов. – Я полагаю, что от небольшого ума. И делают это некоторые товарищи, чтобы свою ученость показать.
– Вот, вот… Дескать, слушайте и дивитесь, какие словечки я могу заворачивать!
Мать вышла за картофелем, и оперативный разговор возобновился.
– Теперь смотри сюда, – сказал Трифонов, разворачивая листок бумаги, на котором было нарисовано что-то вроде карты. – Вот дорога. Тут мостик. Здесь склады. Эта тропка через все кладбище идет. Следи за тропкой. Видишь поворот? Вот здесь, в этом районе, вы поставите западёнки. Деревьев там много. А тут тайничок раскинете. Кумекаешь? По тропке много всякого народу ходит, а как который свернет сюда, во все глаза смотри, куда он пойдет. Но сам… Боже тебя упаси, если он заподозрит, что ты следишь. Все! Конец! Дело провалишь! Чуешь, Степа?