Тайная сторона дела Пеньковского. Непризнанная победа России
Шрифт:
Сколько разговоров идет из-за переданных мною на Запад 5 000 кадрах (по две страницы на каждом)?! Но один спецсборник (под редакцией ГРУ-КГБ) — это уже 200–300 страниц.
Джибни лукавит и еще в одном случае. Даже воробьи сего мира теперь знают, что и в Берлинском и в Карибском кризисах американские военные ставили вопрос о превентивном ядерном ударе. А Соколовский лишь говорил в дискуссионном плане о возможности перерастания локальных военных конфликтов в конфликты с использованием одной (!) из сторон ядерного оружия и то в качестве в о з м е з д и я.
Мой «информационный шум» по поводу упреждающего ядерного удара содержался в спецвыпуске «Военная мысль» и других изданиях,
Джибни сознательно приписывает «каннибальские» планы американцев по упреждающему ядерному удару русским. И это не случайно: Россию не любили и разрушали и в Первую мировую войну и во Вторую. Россия, как огромная страна с мощным потенциалом, якобы опасна для Запада, а не СССР с его идеологией.
Мир страшится США, которые всегда опасались России, если она встанет во весь рост. А потому ослаблять Россию (СССР) было мечтой всех правительств США. Не в этом ли заключается Великая Миссия России: продолжать оставаться буфером для всех народов против пресловутого «американского образа жизни»?!
Джибни и стоящими за ним ЦРУ-СИС следовало бы задуматься над словами инспирированного ими автора «Записок»: «…приняв решение работать на иностранную разведку, он (Пеньковский) отнюдь не преследовал цель расшатать существующий в его стране режим». Тогда зачем предательство?! Ценой ослабления армии?! Уничтожения с помощью «мини-ядерных зарядов» системы управления страной в случае войны?! И последнее — опять Джибни: «это очень непохоже на то, что писал Пеньковский». Имеется в виду дискуссия об армии и упреждающих ядерных ударах. Еще бы! На Пеньковского работали аналитики ГШ, ГРУ и КГБ. А потом это назовут: «шпион, который спас мир». Только знак в понятии «шпион» обратный — разведчик.
Четырнадцать. Что больше всего беспокоило организаторов «дела» с советской стороны? Вопросы безопасности. У ГРУ-КГБ болела голова в заботах: как воспринимаются мои действия западными спецслужбами? Особенно в процессе добывания информации и способах передачи ее на Запад? Известно, что «работать» пришлось на личных встречах с представителями ЦРУ и СИС, через моментальные встречи и тайники. То есть удалось вынудить их проводить операции по всем видам каналов связи (а значит, изучать и контролировать их действия). Даже канал моего экстренного вывода за рубеж: морем — подлодка, через сухопутную границу и по воздуху.
В Англии и Франции со мной проводились личные встречи (17), а в Москве — 14 личных встреч (разведчики), «моменталки» (Чизхолм и другие), тайники и посреднические (Винн), односторонние радиопередачи (разведка-агент) и тайнопись (через посредника). Все указанное выше документировалось силами наших спецслужб и кое-что было представлено на суде. Так затем свершилась дискредитация двух спецслужб и выдворено из СССР два десятка сотрудников посольств США и Англии (разведчиков и причастных к «делу»).
Мои «коллеги» «стыдливо» соглашались с моими версиями получения информации и не пытались проникнуть в обстоятельства конкретных моих действий на этом «скользком» поприще. И хотя каждый раз легенда моего доступа к конкретной информации тщательно отрабатывалась, ни разу «коллеги» не спросили: как удается получать материалы и тем более их фотографировать. Обычно все ограничивалось фразой: «будьте осторожны», «берегите себя», «вы — профессионал и хорошо знаете, как это нужно делать».
Всех нас поражал — меня как главного фигуранта и профессионалов из ГРУ и КГБ — факт явного нежелания моих западных «коллег» разобраться, сколь высоко
И вот мои консультанты из ГРУ-КГБ стали настаивать на получении от американцев сведений, хотя бы косвенных, о том, что вражеская сторона располагает такими зарядами и готова воспользоваться, например, «каналом Пеньковского» для подрыва нескольких из них в центре Москвы возле важных государственных объектов.
Важна ли такая информация? Конечно. Но с оперативной точки зрения в работе с Западом на данном этапе — это опасная затея. От меня требовали получить однозначный ответ: да или нет? Согласны американцы использовать «мой канал» для этих целей? Шесть раз под разными предлогами поднимал я перед «коллегами» этот вопрос, предлагая себя в исполнители. И только анализ всех шести случаев, вплоть до оценки их переглядываний между собой во время беседы, позволил обобщить их ответы и прийти к выводу: возможно, заряды у них имеются, но они даже не готовы обсуждать реализацию их таким путем. Для нашего дела — это уже был положительный результат.
А подводя итог по «обеспечению безопасности» моей работы на ЦРУ и СИС в информационном плане, был сделан вывод: они панически боятся получить сведения о подозрении нашей контрразведки в отношении меня. То есть их беспокоила потеря агента меньше, чем вопрос: не подстава ли я.
Так складывалось в нашей среде убеждение, что престиж работы с «ценным агентом» вплоть до его провала устраивал их спецслужбы. И это становилось стимулом в акции ГРУ-КГБ по дезинформации Запада.
Подозрения у ЦРУ и СИС были. И это вполне естественно в столкновении интересов спецслужб, а возможность найти в моем лице подставу предрекал еще перебежчик Голицын, и на его мнение опирался шеф американской контрразведки в ЦРУ Энглтон. Однако американцев и англичан устраивало: что передает источник, как себя ведет, каковы мотивы его работы на спецслужбы.
Джибни отмечает о моем парижском периоде: «…информация, которую Пеньковский успел передать на Запад, оказалась настолько важной, что они всерьез опасались за его безопасность». «Коллеги» предлагали мне остаться за рубежом, но это была дань уважения к моей работе на них, а отнюдь не желание видеть меня на Западе.
После парижской встречи мои консультанты из ГРУ и КГБ сделали предположение, что западные опекуны, видимо, рассчитывают на мой провал в качестве «успешного» завершения операции по работе с ценным агентом?! Ведь даже провал мог выглядеть их победой в войне с советской госбезопасностью — разведкой и контрразведкой.
И тогда было принято решение меня оформлять в несколько стран, даже в США, но никуда не выезжать. Цель — перевод всех операций по связи со мной на территорию СССР, в Москву. Это было нужно для документирования фактов работы ЦРУ и СИС в нашей стране. Поэтому я снова стал уверять западных «коллег» в моих посланиях: «я — солдат на передовой», «их глаза и уши», имею большие возможности.
Итак, прослеживалась четкая линия поведения западных спецслужб в этом «деле»: на проверку они не идут, им важна фигура в их агентурной сети с имиджем ценнейшего агента, пусть даже мертвого. Наша сторона раскусила эти настроения в стане противника.