Тайная военная разведка и борьба с ней
Шрифт:
Вышеприведенные разъяснения руководителей английской политики министров Черчилля и Мильнера, делаемые не в тиши дипломатических кабинетов, а опубликованные в газетах и притом в период операций наших белых армий, ясно показывают, насколько убого была поставлена у нас политическая разведка.
Для уяснения истинных причин помощи противобольшевистским армиям со стороны наших союзников не надо было даже иметь дорогостоящей тайной агентуры, а лишь только систематически читать иностранные газеты. Уяснив же причины, можно было должным образом использовать выигрышность своего военно-политического положения. В самом деле, антибольшевистские армии нужнее были нашим союзникам, чем последние нам. В этой недооценке себя и заключается кардинальный недочет политической разведки антибольшевистских армий. Для суждения об удовлетворительной постановке в Германии тайной политической разведки в мирное время может служить секретный отчет о военной игре офицеров Генерального штаба 1905 года, веденной графом Шлиффеном. Политическая обстановка
Еще менее того она была осведомлена о вреде большевизма для себя самой, направляя в Россию агентов с Лениным во главе, памятуя казалось бы мудрое правило, что на войне не все средства хороши. Будь германская политическая разведка накануне Великой войны на должной высоте и знай немцы приблизительные последствия ее, никогда они не начали бы ее с таким легким сердцем. Да и победительница – Англия, руководившая политической разведкой держав Согласия, результатом чего и было крушение серединных империй, никак тоже не предполагала, что через 20 лет после того она сама покатится в пропасть по наклонной плоскости, и ее политические деятели не раз упрекнут близорукость своей политики, особенно в период стояния у власти Ллойда Джорджа, разрушившей Императорскую Россию, – необходимейший фактор мира на азиатском континенте. И чем ближе будет закат английской мощи в Индии и Австралии, тем сильнее будет ее разочарование в дальновидности своих политиков времен Великой войны.
В этом отношении была права английская газета «Morning Post», еще 13 августа 1918 г. писавшая: «Наши политические деятели, которые поддерживали революцию и даже большевизм, нанесли английским интересам в Рос-сии непоправимый ущерб» (Н. Е. Муров, «Плоды народовластия», Париж, 1923, стр. 65).
Также как армия и флот являются оружием стратегии, так слово или пропаганда вообще есть оружие политики, причем и стратегия, и политическая пропаганда должны работать рука об руку, имея лишь одну цель – победу над врагом.
Политическая пропаганда преследует двоякую цель – поднятие настроения среди собственного населения путем хотя бы раздутия своих успехов и преувеличения неудач противника и понижение духа своего противника непосредственным воздействием или же через нейтральные страны. Эта двоякая задача политической пропаганды видна из организации ее в Великую войну в Англии. Стоявший во главе всей политической пропаганды союзников лорд Бивербрук имел трех помощников. Одного для неприятельских стран – лорда Нордклифа, одного для нейтральных стран – лорда Розенмера и одного для пропаганды в собственной стране – лорда Киплинга («Мои военные воспоминания. 1914-1918 гг.» Эрих Людендорф, стр. 356). Методы политической пропаганды должны быть чрезвычайно деликатны, дабы лозунги ее не били в глаза своей резкостью, а как бы носились в воздухе, незаметно создавая настроение масс, то есть народное движение. Конечно такая тонкая работа по плечу лишь недюжинным натурам, которые за плату или в погоне за создаваемой им работодателями славой творят дело политической пропаганды, развращая народные массы. Достаточно сказать, что граф Лев Толстой как разрушитель существовавших до него религиозных и социальных устоев русского народа затмил собой талантливого писателя и художника, творца «Войны и мира», «Анны Карениной» и др. Еще задолго до революции яд злостной политической пропаганды разливался по всей России благодаря работе таких талантливых артистов как Орленев, создавший тип безвольного царя Феодора Иоанновича в бывшей до конца 90-х годов под запрещением трагедии гр. Алексея Толстого того же имени; талантливого артиста Шаляпина с его романсами «Как король шел на войну», «Блоха» и пр., художественным исполнением коих нельзя было не увлекаться. А в воздухе между тем как бы сама собой носилась параллель между царем Феодором Иоанновичем и императором Николаем II; проводилась резкая грань между положением на войне царя и обыкновенного смертного и пр. А кто из нас не увлекался точно по щучьему велению идеализацией «Дна» Максима Горького и вообще отбросов человечества, песнями каторжан, сделавшимися излюбленными номерами наших увеселений! Все это делалось как-то само собой и не было никакой возможности найти главных заправил этой систематически ведомой разрушительной работы, неустанно подрывавшей главные устои, на которых жиждилось государство Российское. Взывать к печати было бесполезно, ибо она то и являлась главною цитаделью этих разрушителей.
Выбор объектов пропаганды представляет собой тоже немало затруднений, так как желая разрушить моральные устои страны,
То же самое делалось и у нас еще задолго до революции. Грубо колебать в глазах русского народа престиж монарха было бы нецелесообразно, а потому к этому адскому делу осторожно приступает революционная пропаганда сейчас же после неудачной Русско-японской войны и следовавшей за ней малой революции. Для этого она придвигает к ступеням императорского трона простого мужика, хлыста по своим религиозным убеждениям Распутина, снабдив его даже чудодейственной силой. В книге его секретаря еврея Арона Симоновича «Распутин и евреи» подробно описана встреча Распутина, возвращавшегося с богомолья в Иерусалиме к себе, в Тобольскую деревню, с приехавшими помолиться в Киев Великими Княгинями Анастасией и Ми-лицей Николаевными. Случайно якобы приходит к ним во двор Распутин, им заинтересовывается Великая Княгиня, приглашают даже его пить с ними чай и в разговоре узнают, что Распутин умеет лечить гемофилию, неизлечимую болезнь, которой страдал Наследник-Цесаревич. Благодаря этому, из чувства любви матери к ее единственному сыну, Распутин вводится ими не только в царский дворец, но даже полонит душу Императрицы. При содействии подкупленных лиц мистифицируются чудеса не только над А. А. Вырубовой, но и над самим Наследником-Цесаревичем. Достигнув этой главной своей победы, пропаганда приступает к ее эксплуатации путем распускания не столько в простом народе, сколько в кругах интеллигенции гнусных инсинуаций на Государыню и ее дочерей и достигает в конце концов своей цели – расшатывания доверия народа к монарху. Особенно знаменательна в этом отношении речь П. Н. Милюкова в Государственной Думе 2-го ноября 1916 года, договорившегося чуть ли не до государственной измены самой Императрицы.
Сила этой пропаганды была настолько велика, что даже такой казалось бы столп правого крыла Государственной Думы как Пуришкевич, идет в заговор с одним из лидеров кадетской партии в Государственной Думе Маклаковым для убийства Распутина, этого мавра, сделавшего уже свое дело, то есть в достаточной степени уже поколебавшего императорский трон в глазах почитавшего его русского народа. В интересах революционной пропаганды Распутин должен быть убран не руками создавших его левых партий, а правыми деятелями, для чего в заговор приглашается даже член императорской фамилии Великий Князь Дмитрий Павлович.
Убран был наконец с политической арены Распутин. Но Россия продолжала катиться в пропасть при дружном содействии своих союзников, в слепоте своей не желавших видеть, что они рубят тот сук, на котором покоится залог их победы и их будущего благополучия. Достаточно сказать, что оттяжка войны на полтора года вынудила союзников втянуть в нее С.А.С. Штаты, заплатить жизнями сотен тысяч людей и миллиарды денег для того, чтобы через 20 лет выполнять желания побежденного их злейшего врага – Германии.
Я воочию убедился в силе революционной пропаганды на бывшем в феврале 1917 года в Петербурге процессе против состоявшего при председателе Совета министров Штюрмере чиновника Манасевича-Мануйлова, бывшего вместе с тем и секретарем Распутина. Этот установленный расследованием по приказанию Главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского провокационный процесс нужен был революционной пропаганде лишь для того, чтобы убедиться в слабости правительства, а попутно через голову покойного Распутина забрызгать грязью императорский трон. Процесс этот был создан директором Департамента полиции генералом Климовичем при содействии директора Соединенного банка в Москве графа Татищева. На процессе фигурировали корифеи нашей адвокатуры Караб-чевский, Аронсон и др. От пускавшейся лишь по билетам в зал суда публики ломились скамьи. Я был допрошен первым как свидетель со стороны защиты и смело, по совести высказал свой взгляд на это провокационное дело. Желание гражданского истца Карабчевского в свою очередь спровоцировать меня и тем аннулировать мои показания нашло горячую и резкую отповедь с моей стороны сначала ему, а затем и ставшему на его сторону председателю Петроградского окружного суда Рейнботу. Это заставило Карабчевского и его московского коллегу прекратить постановку дальнейших мне вопросов, а во время последовавшего затем перерыва заседания суда извиниться передо мной председателю суда Рейнботу за резкость его поведения.
Подошли ко мне адвокаты защиты с Аронсоном во главе благодарить за должную отповедь Карабчевскому, который принужден был перевернуть неиспользованными несколько страниц с намеченными мне вопросами, при помощи которых он меня «загонял бы», по словам Аронсона. Я ничего не понимал во всем происходившем, и только представившийся мне после этого капитан I ранга из Ревеля, фамилию коего я забыл, разъяснил, какой террор царил до моего показания в зале суда; лишь я поставил на место председателя его Рейнбота, а равно своими показаниями разъяснил сущность процесса, за что он дважды меня благодарил. Судить о том, что было до меня в зале суда я не мог, так как был допрошен на четвертый, на сколько помню, день заседания, находясь до этого в особой комнате для свидетелей.