Тайная жизнь Книжной Моли

Синкевич Татьяна

Среди институтских Книжных Молей попадались свои эталоны, настоящие «иконы стиля». Таковой была преподаватель истории библиотечного дела – невысокая женщина лет сорока, с очень короткой стрижкой светленьких тонких волос, разумеется, в очках, с бледным лицом (она не пользовалась косметикой), правда, в довольно крупных серьгах и бусах. Она всегда носила черный жакет с белой блузкой и длинную широкую юбку. В общем, сверху «мальчик», снизу – «баба». При этом для середины девяностых она выглядела даже как-то современно, хоть и нелепо. «Вот-вот, и мы такими же станем к концу обучения – настоящими Книжными Молями», – думалось нам. И это оказалось правдой… Сейчас, спустя двадцать пять лет, что я вижу в зеркале, собираясь на работу? Да, ее, Книжную Моль – маленькую сорокалетнюю женщину, с короткими тонкими светлыми

волосами, бледную, в очках, надевающую крупные серьги… Стоп! А вот бусы тут лишние! Откуда же такое отражение? Потому что я хорошо училась в институте! Теперь всё не так. Из Кулька выпускаются сплошь красотки. Вероятно, нынче учат как-то по-другому…

Это, действительно, так. Например, сегодня, в эпоху электронных каталогов, знакома ли библиотечной молодежи дикая забава студентов девяностых под названием «Снежок»? Не знаю. А мы, каюсь, баловались – подкидывали вверх каталожные карточки, чтобы они разлетались по всему помещению, с возгласом: «Снежок!» А потом собирали их с пола и расставляли на место. В чем суть? Не дать нападающим вырвать у тебя из рук карточки, подготовленные к расстановке, не дать разрушить разложенные по номерам стопки карточек. То есть тут в чистом виде тренировка ловкости, сноровки, а то и силы! Настоящий спорт! Да и весело! Сейчас и тренироваться-то не на чем. Разве что в какой-нибудь электронной базе данных ошибок в записях наделать! Но это уже будет совсем не тот «Снежок»…

«Самая женская профессия» в общественном сознании до сих пор имеет ряд устойчивых стереотипов: нет престижа, мужчин и денег. Бытует также убеждение, что на библиотекарей учатся сплошь какие-то блаженненькие. В действительности с деньгами и мужчинами – кому как повезет. Вот с престижем – и правда похуже… А странноватых личностей среди библиотекарей, действительно, хватает! В общем, библиотека – самое подходящее место для маленькой женщины, чтобы никогда ни с кем не конкурировать.

Теперь другие времена. Бумажная книга уходит из нашей жизни. Понятие Книжная Моль стало неактуальным: скоро и библиотеки-то будут без почти книг. Выходит… мы зря учились? Нет! На нас, бывших студенток середины девяностых, возложена важная культурная миссия: донести до потомков тот неповторимый внешний вид и стиль одежды, чтобы им было понятно, как выглядит настоящая Книжная Моль. Иначе как они это узнают? И мы, работники библиотек, с гордостью несем эту миссию людям! Так сказать, сохраняем традиции. Пожалуй, надену-ка я еще и бусы…

Все это, конечно, шутка… Библиотекари – нормальные люди. Став Книжной Молью, я ни разу не пожалела о выборе профессии. Что же в ней такого хорошего? Чем она может быть полезной маленькой женщине? Тем, что она учит не теряться ни в чем (в первую очередь в обилии информации) и примиряет с режимом #как_бы_не_для_тебя, в котором, оказывается, вполне можно существовать, причем длительное время.

Говорить о том, что Книжные Моли живут скучной жизнью, тоже неверно. Мы жили весело, а наши развлечения не наносили вреда ни нам самим, ни окружающим.

В студенческие годы мы, как и все, иногда прогуливали лекции. И ведь где прогуливали! В Эрмитаже! Благо он находится близко от института, студентам – бесплатный вход, да и народу в середине девяностых в Эрмитаже было мало: ни толпы, ни очередей. И мы активно этим пользовались. К тому же там всегда тепло и сухо, что весьма актуально, если ты живешь в Питере.

Но иногда Эрмитаж приходилось посещать ради выполнения, на наш взгляд, абсурдных заданий, которые нам давали преподаватели нелюбимых дисциплин (в то время появилась «мода» на нестандартные методы обучения). Одним из таких заданий было написать эссе на тему «Мой образ в искусстве», выбрав какое-либо произведение из коллекции Эрмитажа как соседнего музея. Найденный шедевр нужно было соотнести с собой по внутренним ощущениям, внешней схожести или по другим параметрам и сделать подробное описание этого произведения, придумать историю героя и тому подобное. В этом задании был только один плюс – лишний раз оказаться в Эрмитаже и случайно там зависнуть: побродить по залам, погрузившись в собственные мысли, наконец, «выгулять» обновки – наряды и украшения! Какой уж тут «Мой образ в искусстве»!

Тем не менее свои «образы» мы искали весьма тщательно (преподаватель был строгий), параллельно с удовольствием рассуждая друг с другом на тему какой-нибудь картины или статуи. Правда, почему-то скульптурой из моего окружения особо никто не интересовался. Большинство предпочитали живопись импрессионистов. Я тогда тоже немного этим увлекалась. Но любила всегда именно скульптуру. Поэтому из всех залов Эрмитажа я чаще посещала залы античного искусства, где ощущалась какая-то особая прелесть. Там можно было бродить подолгу. Однажды был курьезный случай: я в тысячный раз обошла мои антики, присела на скамейку в зале Венеры и о чем-то глубоко задумалась, делая пометки в своем блокноте. В общем, на какое-то время выпала из реальности. А затем поднялась и направилась было к выходу… но спохватилась: стоп, я же в Эрмитаж пришла! Тут же надо мной еще два этажа шедевров! Повернула обратно, конечно. Потом самой было смешно…

«А найду-ка я “свой” образ в скульптуре, – подумала я. – Да такой, чтобы преподаватель отстал навсегда». И ведь нашла. Ни много ни мало – Афину Палладу, мой юношеский идеал и пример для подражания. А главное, лучшего образа для Книжной Моли и не придумать. «Афина» – мое институтское прозвище, которое, как ни странно, прилипло ко мне еще с первого курса. Видимо, образ был найден очень точный.

Сейчас, конечно, это вызывает улыбку… Персонаж-то, в общем, своеобразный. Но я изо всех сил стремилась ему соответствовать: читала «умные» книги, задумывалась о великих вещах, накапливала вселенскую мудрость, отвергала быт, не придавала должного значения собственным чувствам (#яжеафина)… А главное, отрастила волосы и носила «античный» узел на затылке. Мне казалось это очень красивым. Теперь-то ясно, что мудрость совсем в другом… А красота – тем более…

Но в подражаниях были и плюсы: воспитание бойцовских качеств, воли, реальное восприятие действительности, без ложного романтизма. Главное же – развитие наблюдательности и аналитических способностей. Именно эти качества Афины очень пригодились мне, когда я, уже став дипломированной Книжной Молью, отдалась своей страсти – изучению скульптуры, внимательному к ней отношению, чувству «жизни» в ней, «чтению» ее… Эти навыки определили мою дальнейшую судьбу – я стала искусствоведом. Так что в эрмитажных прогулах неинтересных лекций оказалась и польза. Но, друзья, осторожнее с искусством! И уж тем более не ищите там «свой образ», а то однажды он начнет жить вместо вас и за вас. Всякое может случиться! Юность-юность, максимализм, однако…

Во время учебы в Кульке мы, будущие Книжные Моли, после лекций как-то не особо спешили расходиться по домам, зато любили посидеть в пустых аудиториях, поболтать обо всем, посплетничать… Нас было человек пять-шесть. И как-то так сложилось, что все мы неплохо пели, да и любили это дело. Хотя музыкальные предпочтения были у каждой свои. Оказалось, что всем более-менее знаком советский песенный репертуар, в основном лирический, и собравшиеся могут его поддержать. Так мы стали иногда проводить время с песней. В аудиториях была шикарная акустика. Мы получали удовольствие от собственного пения (словно ангелы поют, как сказала одна из нас). А что пели? Хорошие песни: «Каким ты был, таким остался…» (с нее всегда начинали), «Ой, цветет калина», «Старый клен», «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», «Зачем вы, девочки, красивых любите?», «На побывку едет молодой моряк» и тому подобное.

Хитом мероприятий почему-то всегда была песня «А я люблю жена-а-а-атого». Она пелась с особой жалобной интонацией. Хотя в свои восемнадцать-девятнадцать лет мы, конечно, и понятия не имели, каково это на самом деле – любить женатого. Но общий настрой песни улавливали и, как умели, передавали.

Совместное пение удивительно объединяет. Расходились мы обычно с чувством глубокого удовлетворения. Если в момент «концерта» кто-то заглядывал в аудиторию, мы не замолкали. Любопытные обычно деликатно удалялись. Вероятно, они считали, что мы не с библиотечного факультета, а «массовики-затейники», поэтому нам не мешали, думая, что мы, вероятно, репетируем. А мы просто получали удовольствие. От песен, от самих себя, от общей беззаботной атмосферы.