Тайник на Эльбе
Шрифт:
— Можно начинать? — спросил Торп.
Больм кивнул.
Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.
Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник, за ними, немного отстав, ещё двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.
Больм и Торп оставили автомобиль, который подвёз их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.
— След все свежее, — прохрипел он, с трудом переводя дыхание. — Мы настигаем их…
Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.
Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.
— Глядите, — кричал он, указывая на землю, — глядите, за что я зацепился!
Контрразведчики подбежали. Солдат показал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял её, осторожно потянул.
Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.
Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.
В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребёнок.
Ребёнка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.
— Спи, Рози, спи, — говорила она, укачивая дочь. — Скоро все кончится, и мы пойдём домой.
Сидевшая неподалёку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешёвую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.
— Возьми, — сказала старуха и наставительно прибавила: — Если взрослые дают, маленькие должны брать.
— Возьми, Рози, — прошептала мать.
Девочка конфету взяла, но есть не стала.
Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья! Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.
Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.
— Вот так-то лучше, — пробормотала она, когда женщина привалилась к её широкому тёплому боку. — Попробуйте вздремнуть, милочка.
— Хорошо, фрау Штрейбер.
— Бедняжечка вы моя, — прошептала старуха. — Спите, спите…
На рассвете фрау Штрейбер, Рози и её мать покинули убежище. Жили они неподалёку, на восточной окраине Остбурга. Вдова Штрейбер имела маленький домик, оставшийся после мужа, — на его покупку супруги Штрейбер копили деньги почти два десятка лет. Такой же домик, но несколько дальше, был у соседки.
Старуха проводила соседку с девочкой до калитки и ушла. Вскоре маленькая Рози была раздета и уложена в постель.
Прилегла и Лизель. Но сон не приходил. Слишком велика была усталость, слишком возбуждены нервы. Женщина лежала на спине, плотно смежив глаза, часто и глубоко дыша. Вот дыхание её участилось, сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.
Лизель долго плакала, прижимая к губам подушку, чтобы не потревожить дочь. Затем стихла, задремала.
Её разбудил шорох в коридоре. Она открыла глаза, села в кровати. Шорох повторился — на этот раз громче. Теперь было ясно слышно, как скрипнула рама того самого окна, что находилось в конце коридора и глядело в садик. Она затаила дыхание и отчётливо различила шаги.
Не помня себя от ужаса, Лизель соскочила с кровати, кинулась к двери, чтобы запереть её. Но не успела. С той стороны нажали на дверь секундой раньше. Лизель оцепенела. Глаза её были широко открыты, из прокушенной губы сочилась кровь.
— Лизель, — негромко сказали за дверью. — Лизхен!…
Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.
— Герберт, — прошептала она, теряя сознание.
Герберт Ланге торопливо шагнул через порог, подхватив на руки жену.
Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Ещё в Москве было решено: в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже могла получить извещение о гибели Герберта. Правда, в своей супруге Герберт был уверен, она умела держать язык за зубами. Но, даже если согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для них ловушкой: там имелась ещё и пятилетняя Рози. Одно неосторожное слово ребёнка — на улице, в магазине, соседям, — и разведчики будут схвачены.
Но случилось непредвиденное…
Их самолёт, шедший в общем строю, отвалил в разгар бомбёжки в сторону и направился в район вокзала. Неподалёку находился лес. Над ним, как это и было намечено, Аскер и Ланге выпрыгнули на парашютах. Приземлились удачно, быстро отыскали друг друга и грузовой парашют с солдатскими ранцами, зарыли парашюты.
Теперь предстояло пробраться на вокзал, дождаться утреннего поезда с Востока и вместе с высадившимися из него людьми покинуть станцию. Аскер и Ланге направились к опушке леса. Но там оказалась позиция зенитной батареи. Они подались правее, однако и здесь путь был перекрыт — вдоль опушки тянулась изгородь колючей проволоки, за которой виднелась стена. Пришлось предпринять глубокий обход, пройти с десяток километров, прежде чем они оказались у цели.
Истекали последние минуты ночи, до вокзала оставалось несколько сот шагов, когда на пути вырос патрульный.
— Пропуск, — потребовал он.
Аскер и Ланге остановились.
— Мы на поезд, — сказал Аскер. — Мы солдаты и идём на вокзал.
— Пропуск! — упрямо повторил солдат.
— Послушай, — сердито сказал Ланге, — не будь дураком. Ну откуда у нас пропуск? Мы с батареи, что позади, на опушке, идём к поезду, видишь — ранцы. Берегись, — добавил он с угрозой, — я еду домой, и если опоздаю, дождусь, когда сменишься, и так тебя отделаю, что мать родная не узнает.