Тайное становится явным
Шрифт:
Туманов не ответил. Он и помолчать был не промах.
– А ну-кся, Васька, сгоняй до реактора, проведай, как он там фазотронит? – распорядился бородатый.
– Гы-гы, – «поддавала» придурковато оскалил прыщавый рот. Полудюжины передних зубов у него не хватало, остальные напрочь съела гниль (где-то на «зонах» родина щедро наградила парня цингой). Не сказав вразумительного слова, он резво подскочил и шмыгнул в пристройку, откуда быстро донесся стук отодвигаемой крышки подпола.
– Реактор? – удивился Туманов.
– Самогонный, – буркнул «сбитень».
– Ну ты необразо-ованный… – протянула деваха, являясь из кухни с новой
– Да-да, сообщи, мил-человек, свои реквизиты, – пропел бородач.
– Деньжат в банках не храним, – подыграл Туманов. – Мы народ несложный… Савелий Влюбченко, – как бы представился он. – А это Натаха, законная жена.
Взоры присутствующих обернулись к Дине, которая, отдохнув, вроде стала оживать. Бородач хлопнул в ладоши.
– Тамарка, еще миску! Гулять так гулять!
Сгибаясь под тяжестью бутыли с мутноватым содержимым, появился «поддавала».
– А это Васька Зарубин, – представил бородач, – Василий, едри его, Блаженный.
Разлили по новой. Бородача, как выяснилось, звали Петр Леонидович Жерех, деваху-бандитку – Тамарка Карпищева, а угрюмый «сбитень» был отрекомендован как Прошка Есаулов – хахаль ейный.
Туманову плеснули больше всех.
– Не многовато? – засомневался он.
– Не боись, парень, жри, – мрачно хохотнул Есаулов.
Жерех поддержал:
– Мы ж не япошки – потреблять саке фарфоровыми мерзавчиками, предварительно доведенное до комнатной температуры… Фу, блядство какое… У нас, паря, своя закваска. Давай, не жмись, хлестани. Перепьешь – мы тебя наверх откантуем – с женщиной твоей там и заночуете. А Васька Блаженный не барин – в сенцах переспит. Верно, Васька?
– Гы-гы, – дурковато выразил согласие Блаженный, – нам, татарам, без разницы, Петр Леонидович.
Один из неприятных аспектов текущего действия заключался в том, что физиономия Жереха была Туманову знакома. После второй кружки это понимание самым недобрым образом усилилось. Но не голос. Столь напевные словеса до сего дня он слышал только в исполнении не слишком одаренных актеров. Знакомым было лицо. Сними с него бороду и омолоди лет на десяток, он бы вспомнил. А так не шло. Внимание рассеивалось, да еще эта сбивающая с панталыку борода, делающая контуры лица лишенными законченности и меняющая человека кардинально. Что-то из ретро. Из изредка всплывающего в памяти бытия оперуполномоченного Железнодорожного РОВД, когда он был легален и ловил преступников.
– А вы кем будете, мужики? – спросил Туманов, заедая пойло перепревшим в подвале огурцом.
– А ты не бери в голову, земляк, – посоветовал Жерех. – Рыбаки мы. В Тогол рыбку сплавляем. Живем в Запьяново, а тута у нас фазенда. Не шибко благоустроенная, сам видишь, но свыклись. Тут река под боком, может, заметил? Таймень охреневает просто… На протянутую руку бросается. Сардон, кондевка – кишмя кишат, а их не ловит никто – в падлу – выбрасывают. А к августу и вовсе хохмарь начинается: тогунок – рыбешка такая меленькая – выходит из Енисея и вдоль бережка плывет в верховья – рожает она там. На хрена? – не ведает никто. Свихнутый, наверное. Его тралом можно брать, и тоннами, тоннами… – белесые глазки Жереха зажглись азартным блеском. – А рыбка в своем роде уникум. Из воды достаешь, сразу в соль – через три минуты за хвост рожей вверх поднимаешь: не падает – считай, готово. Жри на здоровье… Быстрое питание. А вкус – о… Куда там крабам с лангустами…
– Браконьерничаете, стало быть, – усмехнулся Туманов. Вроде бы и не осуждал (куда уж тут осуждать: сидеть посередь рыбкиного изобилья и не попасть в браконьеры – дураком надо родиться), но компашка выразила ему свое недовольство.
– А ты рыбнадзор? – фыркнула Тамарка.
– Не-е, он шибко идейный. Правильный, – пробасил Есаулов, – жизни не нюхал. Вот кому показать надобно жизнь-то.
– Вах-вах, – встрепенулся Блаженный. До этого он с аппетитом жрал пойло и откровенно пялил косяка на не примкнувшую к застолью Дину.
– А ты сам-то, умник, каких кровей? Чем промышляешь со своей бабой? – полюбопытствовал бородатый.
Версия у Туманова имелась, хотя и настолько тупая, что бесила – как будто была не собственного изобретения, а навязанная. Но иной не было.
– Сам работаю в службе безопасности одного банка. Вернее, работал, пока не лопнула лавочка… Может, слышали – банк «Эллада»? Нет? А жена журналистка, из газеты «Декада», три раза в месяц выходит. Новая газета, полгода назад образовалась. Поступила информация, как у них говорят, из непроверенных источников, что на одной из заброшенных баз Министерства обороны недалеко от Медвежьего ущелья под «крышей» МЧС орудует заводик по производству наркоты из химии…
Уж больно официально у него выходило. Почувствовав фальшь своих слов, Туманов заткнулся.
– Ну и что? – Есаулов недоверчиво взглянул и покорябал квадратный подбородок.
– Как что? – удивился Туманов. – Письмецо позвало в дорогу, вот что… Мужики, вы не понимаете, это же крутые бабки! Любая горячая актуальная информация – это крутые бабки. Завсегда найдутся люди, готовые за нее платить. Не за тенденциозное освещение, не за фуфло на палочке на потребу толпе, а за объективность – чуете разницу? А при нашей-то нищете – да разве пройдешь мимо? Вот кабы имел златые горы…
– Ну и как? – растянул зачем-то рот до ушей Жерех.
– А никак. Одно утешение – плох моряк, не болевший триппером. Все познать надо, дурное это место, люди. По башке надавали, аппаратуру отобрали; кабы не отбились, – Туманов выразительно постучал по газовой каморе «калашникова», – давно бы под кустиком отдыхали. Еле ноги унесли…
– Нашли свой лагерь? – Тамарка равнодушно зевнула.
– Пытались. Что-то там безусловно есть. Парни с оружием блюдут свои цеховые интересы. И даже больше.
– И кое-что еще, о чем болтать не надо, – загадочно пропела Тамарка.
И вдруг он уловил сигнал тревоги. Застучал молоточек под черепной коробкой: тики-так, тики-так… Он скосил глаз направо: так и есть. Дина подавала знак. Может, больше прикидывалась, чем умирала от недомогания? Полуприкрыв веки, она чуть сползла со стула и слегка, почти незаметно, двигала правой рукой ладонью по коленке – из стороны в сторону. На воровском «глухонемом» – сомнение, подозрение. Жест широко применяем. Нет нужды говорить, что воровские символы и жесты с давних пор используются не только обитателями тюрем и колоний, но и их теоретическими антиподами. Вряд ли она пытается пресечь его треп. Последний уже свершился. Поздно пить боржоми после драки. Заметила то, что в пылу вранья прошляпил он. Кто-то многозначительно переглянулся, подал знак… Но не явно – в противном случае она бы давно открыла огонь и положила всех на пол (ей не привыкать). Значит, сомневается, а вдруг причудилось?