Тайны дома Романовых
Шрифт:
Современникам казалось, что с воцарением Елизаветы изменилось само существо национальной политики России. Но это только казалось, ибо новые русские министры – Бестужев-Рюмин, Воронцов, Олсуфьев и Волков, получали от иностранных дворов не меньшие пенсии и подношения, чем немецкие предшественники. Правда, сама императрица при каждом удобном случае любила говорить, что русский офицер или русский чиновник для нее всегда предпочтительнее иноземца, но существа дела это не изменило, ибо система оставалась прежней и в своей основе, и в принципах.
А вот судьбы трех выдающихся немцев оказались весьма различными. Помня хорошее к себе отношение Бирона, Елизавета велела
Елизавета приказала купить для него большой дом и вернуть опальному временщику полтора десятка слуг, мебель, кареты, серебряную посуду и библиотеку. На его содержание казна отпускала большие деньги, но сам герцог все равно находился под стражей и даже на охоту ездил в сопровождении караульных. Так прожил Бирон все царствование Елизаветы, – все двадцать лет, – и вернулся в Петербург лишь после ее смерти, когда ему уже перевалило за семьдесят.
Другая судьба ожидала врагов Бирона – Остермана и Миниха. Их обоих приговорили к четвертованию.
На Васильевском острове, против здания Двенадцати коллегий, построили эшафот и приготовили все необходимое для мучительной смертной казни.
Первым подвели к эшафоту Миниха. Он шел из расположенной недалеко от места казни Петропавловской крепости с высоко поднятой головой, твердой походкой, чисто выбритый, в сверкающих ботфортах и красном фельдмаршальском плаще. Офицеры стражи, шедшие с ним рядом, вспоминали, что старый фельдмаршал рассказывал им о сражениях, в которых довелось ему побывать, был совершенно спокоен и даже улыбался.
Миних быстро и решительно взошел на эшафот и без тени страха подошел к плахе с воткнутым в нее огромным топором, которым его через несколько минут должны были разрубить на куски.
Ему прочитали приговор о четвертовании, но потом, после недолгой паузы, сообщили, что смертная казнь заменяется вечной ссылкой. Фельдмаршал, не переменясь в лице, выслушал и это и, так же спокойно сойдя с эшафота, отправился обратно в Петропавловскую крепость.
С Остерманом была проделана та же процедура, и очевидцы утверждали, что он держался столь же достойно и мужественно.
Остермана повезли в Березов, где до него жили Меншиковы и Долгорукие. Его поселили в доме Меншикова, и он, проведя в его стенах шесть лет, умер.
Миниха отвезли в Пелым, где он оказался в доме Бирона: план этого дома Миних нарисовал собственноручно, – ведь он был инженером, – не предполагая, что здесь ему самому придется прожить более двадцати лет. Миних еще ждал, когда его отправят в Пелым, когда Бирон уже выехал в Ярославль. По иронии судьбы случилось так, что экипажи Бирона и Миниха встретились на столбовой дороге и бывшие великие сановники – герцог и фельдмаршал – посмотрели друг на друга и, даже не кивнув один другому, молча разъехались.
Живя в Пелыме, Миних писал мемуары, учил детей местных жителей математике, разводил скот, оставаясь спокойным и равнодушным к постигшему его несчастью.
Его возвратили в Петербург одновременно с Бироном, и оба они, несмотря на то что Миниху было уже 79 лет, а Бирону – 72, еще сумели сыграть немаловажную роль в истории России. Но об этом будет рассказано в свое время.
Жизнь герцога Карла-Петера-Ульриха в Голштинии
Для всякого монарха одним из важнейших государственных актов является акт коронации. И Елизавета Петровна, подобно своим предшественникам, готовилась к этой важнейшей церемонии. Однако до обряда коронации новая императрица, три года назад перешагнувшая порог тридцатилетия и уже оставившая надежду произвести на свет наследника или наследницу Российского престола, решила уладить свои семейные и наследственные дела и приказала привезти в Петербург своего ближайшего родственника – сына ее родной сестры Анны Петровны, вышедшей замуж за Шлезвиг-Голштинского герцога Карла-Фридриха.
Анна Петровна родила мальчика, названного Карлом-Петером-Ульрихом, 10 февраля 1728 года, и меньше чем через месяц после его рождения умерла от неудачных родов, осложненных воспалением легких.
Племянник Елизаветы Петровны, внук Петра I, будущий российский император Петр III в детстве был очень несчастен. Мать он не помнил, а отец его скончался, когда Петру было одиннадцать лет. Чтобы пристроить сироту хоть куда-нибудь, Петра отправили к его дальнему родственнику в Любек, где этот человек занимал епископскую кафедру. Епископ дал в наставники мальчику двух учителей – фон Брюммера и Берггольца. Оба этих наставника были невежды, пьяницы и грубияны. Они часто били мальчика, держали его на хлебе и воде, а то и просто морили голодом, ставя на колени в угол столовой, откуда он наблюдал за тем, как проходит обед.
Если же Петр крал из кухни кусок хлеба, то к экзекуции добавлялось и нечто новое: поставив принца на колени, в руки ему давали пучок розог, а на шею вешали рисунок, на коем был изображен осел.
Петр рос худым, болезненным, запуганным и начисто лишенным чувства собственного достоинства. Ко всему прочему, он стал лжив и патологически хвастлив. Учителя, порой пребывавшие в добром расположении духа, приучили своего воспитанника к спиртному, и он пристрастился к питию почти с детства, предпочитая всем прочим общество кучеров, лакеев, слуг и служанок, которых трудно было считать скромными или добродетельными. Он не любил учиться, все свое время посвящал забавам и потехам. Любимым его занятием были игры с оловянными солдатиками, а любимым зрелищем – пожары. Впоследствии эта страсть стала почти маниакальной: став Великим князем, Петр Федорович велел будить себя даже среди ночи, лишь бы не пропустить очередного пожара.
И вдруг этому праздному и бездеятельному времяпрепровождению пришел конец.
Как только на российский престол взошла Елизавета, Петру было велено начинать изучение русского языка и православных канонов, которые стали ему преподавать два приехавших из России наставника. Однако дело заглохло в самом начале, потому что возникло предположение, что Петра ждет не российский трон, а шведский, так как по матери он был внуком Петра I, а по отцу – внуком сестры шведского короля Карла XII. По-видимому, именно на его примере природа решила убедительно продемонстрировать очевидность того постулата, что на потомках великих людей она отдыхает.
Не успел несчастный принц взяться за шведский язык и протестантский катехизис, как Фортуна вновь обернулась к нему лицом – в конце 1741 года его судьба была окончательно решена – Петра ждала Россия.
Приезд Карла-Петера-Ульриха в Россию
В январе 1742 года он въехал в Петербург под радостные клики тысяч людей, устроивших ему торжественную и теплую встречу.
Карла-Петера-Ульриха начали сразу же обучать русскому языку и догматам православного вероисповедания, причем во втором случае дело было поручено высокообразованному священнику, хорошо знавшему немецкий язык.