Тайны дома Романовых
Шрифт:
Расчет Шкурина оправдался. В то время как он скакал к центру города, навстречу ему попала карета государя, запряженная шестериком, несшаяся во весь опор по направлению к его дому.
…Когда Шкурин вошел в опочивальню Екатерины, он услышал тонкий и неуверенный детский крик. Екатерина лежала на постели счастливая и обессиленная. Заметив Шкурина, она чуть-чуть улыбнулась и тихо проговорила:
– Мальчик.
Было 11 апреля 1762 года. Петр Федорович в это время сидел в карете и с замиранием сердца следил, как крючники растаскивают баграми горящие бревна, как в облаках дыма и пара дюжие мужики тянут от бочек с водой заливные трубы, усмиряя бушующий
А в опочивальне Екатерины бабка-повитуха, принимавшая роды, ловко запеленала младенца и вместе со Шкуриным, никем не замеченная, осторожно вышла из дворца…
Небезосновательные слухи
В то время как Екатерина благополучно родила сына и сумела сохранить случившееся в совершеннейшей тайне, в Петербурге продолжали происходить события, привлекавшие всеобщее внимание и вызывавшие различные толки.
Весной в Петербурге объявились опальные вельможи – Бирон и Миних.
Герцог Курляндский въехал в Петербург в роскошной карете, шестериком, в мундире обер-камергера, с Андреевской лентой через плечо. Миних – в фельдъегерской повозке, в мужицком сермяке и старых сапогах. Направляясь в столицу, старый фельдмаршал не знал, что в Петербурге у него остался сын, и когда у въезда в город его встретили тридцать три родственника и стали обнимать и целовать его, Миних заплакал первый и последний раз в своей жизни.
Миниха и Бирона не видели в Петербурге двадцать лет, но память и о том, и о другом хорошо сохранилась. И потому их внезапный приезд вызвал опасения в усилении возле нового императора немецкой партии. Однако вскоре стало ясно, что опасения эти совершенно напрасны, так как и Бирон, и Миних продолжали непримиримо враждовать друг с другом.
Когда они впервые оказались в Зимнем дворце за одним столом, Петр III подошел к обоим старикам и сказал:
– А вот два старых добрых друга – они должны чокнуться.
Петр сам налил им вина и протянул бокалы. Но вдруг к императору подошел его генерал-адъютант Андрей Васильевич Гудович, бывший одним из самых доверенных и верных его друзей, и, что-то прошептав на ухо своему сюзерену, увел Петра в соседнюю комнату.
Как только Петр и Гудович вышли из зала, Бирон и Миних одновременно поставили бокалы на стол и, злобно взглянув друг на друга, повернулись спинами один к другому.
Как оказалось, Гудович предупредил императора о готовящемся дворцовом перевороте в пользу Екатерины, но Петр не придал этому значения, хотя генерал-адъютант долго убеждал его в достоверности сообщения и крайней необходимости в энергичных действиях.
А слухи эти не были безосновательны: ведь уже в день смерти Елизаветы Петровны к Екатерине приезжал князь Дашков – капитан лейб-гвардии Измайловского полка – и уверял ее, что офицеры-измайловцы готовы возвести ее на престол. Такие же настроения распространялись и в трех других гвардейских полках.
Роспуск лейб-компании был воспринят гвардейцами как сигнал приближающейся опасности. Многие думали, что вслед за лейб-компанией наступит черед и лейб-гвардии. Подтверждение таким опасениям видели в том, что на смену лейб-компанцам во дворец пришли и прочно там обосновались офицеры-голштинцы, с утра до утра окружавшие Петра III и ставшие не только его незаменимыми сотрапезниками и собутыльниками.
Кроме того, голштинские офицеры были внедрены во все гвардейские полки и стали там преподавателями фрунта, шагистики и экзерциции.
Во дворце они же учили русских генералов и даже фельдмаршалов «тянуть носок», «держать ножку» и «хорошенько топать». Гвардию переодели в мундиры прусского образца и по много часов в день гоняли по плацу, на вахт-парадах и смотрах. Гвардия была раздражена, унижена, озлоблена. Особенно бурное негодование овладело гвардейцами после того, как был заключен мир с Пруссией. Это случилось 24 апреля 1762 года, когда канцлер М. И. Воронцов, с русской стороны, и прусский посланник в Петербурге, адъютант Фридриха II, полковник и действительный камергер барон Бернгард-Вильгельм Гольц заключили «Трактат о вечном между обоими государствами мире». «Трактат» начинался с утверждения о пагубности войны и «печальном состоянии, в которое приведены толико народов и толико земель», раньше живших в мире и дружбе. Искренне желая мира, Петр III и Фридрих II заявляли, что «отныне будет вечно ненарушимым мир и совершенная дружба» между Россией и Пруссией. Россия же брала на себя обязательство никогда не воевать с Пруссией, но «принимать участие в войне его величества короля Прусского с неприятелями его в качестве помочной или главной воюющей стороны». Россия обязывалась в течение двух месяцев вернуть Фридриху II все захваченные у него «земли, города, места и крепости». В «Артикуле сепаратном втором» выражалось намерение подписать и отдельный договор об оборонительном союзе между Россией и Пруссией.
Ждать пришлось недолго: трактат был подписан Воронцовым и Гольцем через полтора месяца – 8 июня 1762 года. Примечательно, что в нем впервые говорилось о защите диссидентов-православных и лютеран, проживающих в Литве и Польше, государствами-гарантами – Россией и Пруссией. Разумеется, что подписание трактата о вечном мире с Пруссией не обошлось без грандиозного пира, состоявшегося на седьмой день после случившегося. Присутствовавший при этом французский посланник писал в своем донесении в Париж: «Все видели русского монарха утопающим в вине, не могущего ни держаться, ни произнести ни слова и лишь бормочущего министру-посланнику Пруссии пьяным тоном: „Выпьем за здоровье нашего короля. Он сделал милость поручить мне полк для его службы. Я надеюсь, что он не даст мне отставки. Вы можете его заверить, что, если он прикажет, я пойду воевать в ад“.
А дело было в том, что по случаю подписания мира Фридрих II произвел русского императора в прусские генерал-майоры и дал ему под команду полк. Это событие стало главной темой застольных выступлений Петра III. Их нелепость была настолько очевидной, что граф Кирилл Разумовский, не выдержав, заметил: «Ваше величество с лихвою можете отплатить ему – произведите его в русские фельдмаршалы».
Однако не это событие было наиболее одиозным и, как показало ближайшее будущее, наиболее исторически значимым. Во время пира Петр III предложил тост за августейшую фамилию. Все встали. Одна Екатерина продолжала сидеть. Петр послал генерал-адъютанта Гудовича спросить ее, почему она позволяет себе такое поведение.
Екатерина ответила, что так как августейшая фамилия это – император, она сама и их сын, то пить ей стоя не имеет смысла. Петр, выслушав ответ, закричал через весь стол: «Дура!»
Екатерина заплакала. Вечером Петр Федорович приказал своему адъютанту князю Барятинскому арестовать ее.
…В 1788 году в Берлине вышла книга аббата Денина – впоследствии библиотекаря Бонапарта – «Опыт о жизни и царствовании Фридриха II, короля Прусского». Вскоре эту книгу прочла Екатерина II и сделала на полях критические заметки.